В тот момент во мне что-то щелкнуло и мое отношение к Гордею поменялось. Я увидел его глубину, но пока не понимал, что в ней спрятано. Желание заполучить его просто как сексуальный объект, поставить на полку достижений, трансформировалось в нечто другое. Более трепетное и проникновенное. С одной стороны мне это нравилось, а с другой – я боялся снова вляпаться…
В самом начале изоляции я увидел поднятые рольставни на окнах дома Гордея. А через несколько дней заметил и его самого в окне. Кати не было видно. Периодически он наблюдал за мной, я старался не подавать виду, что вычислил его.
Он стал моим компаньоном в этой изоляции. Когда я просыпался и выходил на улицу, он уже был на посту, когда темнело, и я уходил в дом, он еще был на посту. Была бы хорошая погода, мне кажется, я бы спал на улице, чтобы быть ближе к нему. То ли одиночество так влияло на меня, то ли симпатия к Гордею настырно лезла наружу, опять же из-за одиночества. Но я привык к нему там в окне.
13-го апреля был теплый день. Я вышел около полудня, удостоверился, что Гордей на месте, включил музыку и занялся листвой.
Долго ли могло длиться подобное положение вещей? До конца изоляции? А что потом? Он уедет в Москву, а я вернусь к своей обычной жизни. Но куда же девать привычку, которая укоренится за месяц? Или сколько там эта изоляция продлится…
Все говорят, что после этого вируса мир не станет прежним, но сейчас я понимаю, как он изменит меня. Мне придется принять решение. Я не смогу вот так и дальше соседствовать с Гордеем и Катей, я должен буду уехать. Я не вынесу просто видеть его в окне, да и ему в конце концов это надоест.
Больше всего я боялся возвращения к себе семилетней давности. Когда был влюбчивым идиотом, руководимым чувствами и эмоциями. Когда совершал необдуманные поступки.
Ни за что!
Я глубоко вдохнул. Слишком тяжело мне дались эти перемены, чтобы снова вернуться в тот круг.
Мне стало жарко, я снял футболку. По радио играла песня Сэма Смита – «Nothing Left For You». Я хотел прибавить громкость, но она прибавилась сама. И тут до меня дошло, что эта же песня играла из дома Гордея. Я обернулся. Гордей стоял в окне. Я удивился, улыбнулся и стал подпевать.
Я не упустил возможность покрасоваться перед ним, тем более что теперь я был уверен, что он один.
Он, уже не прячась, смотрел на меня. И это было волнительно.
На ужин я хотел пожарить шашлык, и надо было наколоть дров. Ну что ж, покажем мужественного дровосека, не все же в женском перед ним плясать. Но тут я потерпел фиаско, колун соскользнул с полена и ударил мне по лодыжке. В глазах потемнело. Я встряхнул головой и посмотрел на окровавленную ногу, зажал рану. Теперь надо было как-то добраться до крыльца.
– Егор, ты как? – услышал я голос Гордея за калиткой.
– В порядке. Я справлюсь.
– Я хочу помочь!
Расстояние до калитки было в разы меньше, чем до крыльца. Я допрыгал до нее и открыл.
Вот чего я не ожидал, так это того, что он возьмет меня на руки. Пока он нес меня до крыльца сердце бешено колотилось, благо оно было, с другой стороны, и он не чувствовал, как оно долбит в грудную клетку. Когда я обнял его за шею, захотелось положить голову ему на плечо и так и остаться.
Это было так мило с его стороны. Я смотрел на его лицо и не смог скрыть улыбку. На крыльце он замотал мою ногу своей футболкой, и я впервые увидел его голый торс так близко.
На запястье поблескивал браслет, который я ему подарил. Мне было приятно.
Пока он обрабатывал рану, склонившись над моей ногой, меня так подмывало запустить в его волосы пальцы, но я сдержался. Безумно хотелось дотронуться до перекатывающихся мышц на плечах, поцеловать темные соски на груди, вдохнуть запах слегка вспотевшего тела…, и я понял, что не могу его сегодня отпустить. Я буду полным кретином, если просто позволю ему уйти. А он и не спешил вовсе…
– Поздно. Поздно. Мы уже заразились… – эхом слышал я свой голос.
Я наблюдал, как он рубит дрова в моей футболке, как умело укладывает их в мангал и поджигает, как нанизывает сочное мясо на шампуры, и мной овладевало дикое желание. С одной стороны, я хотел, чтобы эти мгновения, тянулись, как карамель, и отзывались в моем теле сладкой истомой, но в то же время я хотел, чтобы мы занялись жестким сексом, руша все на своем пути, до пота, до крови!
За ужином я включил альбом Джордж Майкла «Songs from the Last Century» и достал красное вино. Два идеальных составляющих для романтического вечера. Три! Музыка, вино и Гордей!
Черт! Мне нравилось, как он ест, как он вальяжно обращается со столовыми приборами, как с достоинством держит бокал и пьет вино, как после ужина собирает наши тарелки со стола и кладет их в раковину. Как садится рядом со мной на диван, когда я ему предлагаю, как позволяет мне читать свою статью, хоть этого и не очень хочет, как не обращает внимание на мою руку, которую я без спроса кладу ему на ногу, но потом часто смотрит на нее, пока я читаю текст. Не противоречит, когда я перекидываю свою ногу через его две и сажусь ему на колени. И ответом на все мои действия был его возбужденный член, который упирался в мой.
Он сжал мои пальцы и завел руки мне за спину, притянул к себе и поцеловал. Во время поцелуя, он отпустил руки и обнял. Я запустил свои пальцы в его волосы. Его руки забрались под мою футболку и блуждали по спине, как будто не верили в то, что ощущали, они перебрались на грудь, исследуя каждый сантиметр моего тела. Я помог ему и одной рукой снял с себя футболку. Его взгляд был одурманен, он потерял голову, как и я. Я не хотел ложиться, не хотел вести его в спальню, в кровать, мне было по фигу, если это продлиться пять минут, не спуская штанов. Потому что я знал, что так просто не отстану от него, и мы будем заниматься сексом всю ночь, и я был уверен, что он согласен со мной. Я снял с него футболку и стал целовать шею, он закрыл глаза и запрокинул голову, мои руки, как змеи ползли по его рукам, груди, прессу. Он схватил меня за лицо и снова впился в губы. Наши языки переплетались и сливались в единое целое. Я задыхался от страсти. Только такой агонии я жаждал в конце своих дней и ради этого я был готов продать душу Дьяволу. Он запустил свои руки мне в штаны сзади и сжал ягодицы. Я застонал и выгнулся. Он поцеловал меня в кадык, уткнулся в грудь. Я одной рукой залез ему в штаны и сжал член. Он сильно прижал меня к себе, я двигал рукой, он стонал мне в ухо…
Он на мгновение затих… Я думал, он сейчас кончит…
– Егор остановись, – прошептал он.
Я замер.
Мы тяжело дышали, сердца ухали в груди в унисон.
– Я так не могу. Прости.
Он отодвинул меня в сторону, и мне пришлось сесть рядом на диван.
Он встал с дивана, надел футболку.
– Прости, – повторил он и ушел.
Какой там «громом пораженный» – меня молния разорвала в клочья. Я не хотел думать, строить предположения, анализировать, размышлять, пытаться понять, злиться, рыдать, обижаться. Я сполз на диван и лег, свернувшись калачиком.
