Его грудь болезненно сжималась. Осколки души, от которых он так легко отказался, были где-то поблизости. Ему нужно было их вернуть. Но тогда они попадут в руки Чирнога, и что же останется Малахии? Ничего, и ничего, и ничего.
«Нет, – отрезал Чирног. – Они здесь».
На острове, в лесу, на дереве. Малахия никак не мог вспомнить продолжение, но перед ними был маленький храм, вырезанный из кости бога. Костяные окна, двери и башки. Он увидел, как Надя повернулась, ее лицо побледнело. Она коснулась руки Серефина, и он проследил за ее взглядом.
В конце всего их ждало только разрушение.
Серефин Мелески
– Иди внутрь, – велела Надя. – Бери все, что найдешь.
Серефин бросил на нее недоверчивый взгляд и побледнел, увидев в ее руках реликвию. Он повернулся к Париджахан.
– Пардж остается, – сказала Надя. – Она должна сдерживать его хаос.
Париджахан сделала глубокий, рваный вдох. Собравшись с духом, Серефин вошел в храм.
И попал в эпицентр кошмара.
Честно говоря, он должен был этого ожидать. Где еще могла быть спрятана душа его брата? Пол под подошвой его сапог казался мягким, как будто он оказался в пасти огромного зверя. Горящие свечи стояли на подставках в виде причудливых рук, отбрасывая болезненный свет на потолок, с которого капала кровь.
Он прошел мимо них. Мимо глаз, которые появлялись прямо на стенах и следили за каждым его шагом, не обращая внимания на безумные крики. Он перешагнул через неподвижное тело, даже не потрудившись его осмотреть. Кто мог прийти в эту обитель ужаса?
Кроме него самого, конечно.
Тусклый коридор вел в широкое святилище, простое и примитивное. У Серефина возникло ощущение, что он уже бывал здесь раньше. Лезвие, занесенное над его сердцем, раскрытая грудная клетка. Его кровь на каменном алтаре.
Это все было одним и тем же. Пространство, находящееся вне времени. Маленькая каменная церковь, поляна с кошмарными статуями и тысяча других мест, где людей приносили в жертву старым богам. Где во имя божественности проливалась человеческая кровь. Точно так же как она проливалась во имя магии. Никакой разницы. Никакой разницы.
На каменном алтаре было вырезано дерево, забрызганное кровью. В багровой луже лежала небольшая шкатулка, и стоило Серефину ее открыть, как земля у него под ногами задрожала. Все боги разом обратили на него свои взоры, и по его спине пробежала дрожь.
Он нашел одно-единственное черное перо с окровавленным кончиком и рассмеялся.
Надежда Лаптева
Надя не понимала магии Париджахан, но каждый удар, который он пытался нанести, каждый коготь, нацеленный на нее, не попадал в цель. Она не хотела обороняться: лучше уж бороться с ним вечно.
Наконец Серефин вернулся со шкатулкой в руках, и она поняла, что время пришло. Существовал только один способ вернуть Малахии душу. Пелагея предупредила Надю, что это причинит ему боль и что его нужно отделить от Чирнога, а самое главное – он должен сам этого хотеть.
Девушка поймала руку Малахии, позволяя ему когтям впиться в ее ладонь, и притянула его к себе. Она думала, что, когда Чирног наконец победит, он заберет себе бога хаоса, монстра. Но вместо этого он забрал юношу. Наверное, этому не стоило удивляться, ведь все свои самые худшие зверства Малахия совершал в те моменты, когда он выглядел совершенно безобидным.
– Dozleyena, Chyrnog, – тихо сказала она. – Нам с тобой пора поговорить.
Губы Малахии растянулись в медленной улыбке, которая принадлежала Чирногу.
Но она так и не достигла этих затравленных, мутных глаз.
– Значит, ты готова к забвению?
Надя уже познала забвение. Она ходила среди богов. Она умерла и возродилась. Она не боялась древнего бога. У нее не осталось ничего, что можно было бы отобрать.
– Твоя сила растет с каждым мгновением, но этого недостаточно, не так ли? Многие боги пойдут против тебя. Даже эти своевольные и жестокие существа видят в тебе опасность. Ты хочешь заполучить меня только потому, что я – это все, чем ты не являешься. Ты – не что иное, как печальный проблеск тьмы в необъятной вечности.
– Я – все, – отрезал Чирног.
– Неужели? Однажды тебя уже заперли, – усмехнулась Надя. – Значит, тебя можно запереть снова.
Она хлопнула ладонью по лбу Малахии, погружаясь в глубины его сознания. Когда Надя порезала его ладонь в соборе Гражика, то даже не подозревала, что создает нерушимую связь. Но теперь у нее был способ отыскать то, что от него осталось. Развеять пустоту, за которую так цеплялся Чирног, и отделить ее от Малахии.
Надя сжала костяной кинжал и вонзила его в грудь Малахии.
– Прости, любовь моя, – прошептала она ему на ухо, и он еле слышно вздохнул от удивления. – Я должна была это сделать.
Она толкнула лезвие немного глубже, и Малахия упал на колени. Надя опустилась рядом с ним, заливаясь слезами.
– Серефин? – умоляюще позвала она.
Он положил руку ей на плечо и протянул открытую шкатулку, внутри которой лежало одинокое черное перо. Надя беспомощно рассмеялась.
– Стервятник до глубины души, – прошептала она и прижала перо к губам Малахии. Затем она вытащила лезвие из его груди, прижимая ладонь к кровоточащей ране.
Рядом опустилась другая рука, со смуглой кожей и аккуратными длинными пальцами. Он должен был оставаться на берегу. Рашид нахмурился, глядя на цветы, которые распускались на кончиках его пальцев.
– Нет, он должен умереть, – сказала Надя. – Он должен умереть, иначе это не сработает.
– Надя? – слабо прошептал Малахия.
– Малахия, – она взяла его лицо в ладони. – Смерть коснулась тебя уже дважды. Это сработает. Пожалуйста, доверься мне.
Серефин издал сдавленный звук, и Надя оглянулась через плечо. Из храма исходил странный красный свет. Вдруг перед ее глазами предстала совершенно иная картина. Храм был поляной – той ужасной поляной – с окровавленным алтарем в самом центре. Малахия болезненно выдохнул сквозь сжатые зубы и попытался подняться.
– Нет, нет, нет, – сказала она, пытаясь удержать его на месте. Только не поляна. Только не это проклятое место, которое лишило его человечности и показало его истинное лицо. Она должна была его спасти. Она должна была его освободить. – Иначе ты умрешь навсегда.
Он оттолкнул Надину руку, лежащую у него на груди, и поцеловал ее. Его мягкие губы только усиливали боль, которая поселилась у нее под ребрами.
– Может быть, мое время пришло, – прошептал он.
– Что? Нет. – Она попыталась прижаться к нему, но он отстранился и поднялся на ноги, дрожа и истекая кровью. Он нежно поцеловал Рашида в висок, а затем прижался лбом ко лбу Серефина. На его губах появилась грустная улыбка.
