Нередко во время прогулок, чутко подгадывая момент, когда можно покапать на мозги, звонила БаКла, жаловалась и проклинала соседей и ВикСера – самого кошмарного мужа на земле. Начинала, как всегда, вкрадчиво и осторожно, словно нашаривая собеседника. Яра убирала трубку подальше от уха, чтобы не различать отдельных слов. Ей казалось, что в трубке гудит громадный замурованный шмель. «Ж-ж-ж-жжж!» Когда тональность жужжания изменялась, Яра спохватывалась, что БаКлу напрягает тишина. Тогда Яра торопливо подносила трубку ближе и произносила: «Ты уверена? Быть этого не может!» – или что-нибудь в этом духе. И опять начиналось: «Жжжжжж!»
Уже по тому, как именно жужжала отдаленная от уха трубка, Яра знала, какая сейчас будет пластинка. Бывала пластинка «Жжжж-жж» – равномерная и спокойная жалоба. «Я тебе говорила – ты меня не послушала! Разумеется, зачем бабку слушать! Вы с твоим дедом и матерью всю жизнь планомерно…» Ну и так далее. Спокойный семейный вынос мозга. Бывала пластинка «Жуж-жуж-жуж-жуж!» – словно полотенцем хлещут по воздуху. Это голые эмоции. Соседка зачем-то фотографировала ее электрический счетчик, или на почтовом ящике появилась царапина. Не пытались ли его открыть? Бывала – «Жжжяу, жжжяу», точно диск пилы в чем-то застрял. Это БаКла кого-то ругала, и в процессе ее осеняло, что не все так просто. Порой Яре хотелось посчитать, сколько же у бабушки пластинок. Пять? Семь? Наверное, каждый человек состоит из определенного количества пластинок, тут уж никуда не денешься.
БаКла всегда находилась во власти либо подозрений, либо сильных желаний. Все, что ей хотелось делать, ей хотелось делать прямо сейчас и немедленно. Иногда часов в семь утра ей желалось, например, купить два здоровенных мешка цемента. Зачем цемент? Почему именно сейчас? Это были все вопросы лишние и БаКлу раздражающие. Да и что ей сказать? Как ее остановить? Как выглядел бы такой разговор? «Успокойся! Это тебя эльбы заставляют метаться, потому что ты не отсекаешь их паутинки!» – «Чего?!» – «Ну, смотри! Любую посещающую тебя мысль ты считаешь своей собственной, а это не так! Часто мысли бывают не наши, а если ты прикармливаешься, то таких становится все больше». – «Э-э-э! Ты вообще о чем?» – «Будет цемент потом годами валяться – ты к нему и не прикоснешься». – «А-а-а! Я, кажется, поняла! Это сумасшедший дед тебя подговорил!» И дальше будет только хуже.
Если БаКлу просили отложить покупку хотя бы до обеда или предлагали заказать цемент в интернет-магазине, БаКла отказывалась, усматривая в этом подвох. Бросалась вон из дома, сама покупала цемент, тащила его, получая при этом выпадение грыжи, и долго потом лежала в больнице с некрозом кишки, крайне довольная, что все еще раз доказали, какие они гады.
Сегодня днем из-за звонка БаКлы Яра едва не утопила в ванне Илью: отправилась по ее просьбе смотреть совершенно ненужное расписание электричек, потому что в электричку, где инфекции скачут на бациллах и погоняют вирусами, БаКлу было не загнать даже под дулом автомата. Илья, полусидящий-полулежащий в ванне, сполз и отправился пускать пузыри. Яра сорвалась, наорала на бабушку, успокоила Илью, вытерла его, покормила и уложила. Она была слишком раздражена, чтобы сразу успокоиться, и, кинувшись на кухню, принялась ожесточенно мыть посуду.
Потом подошла к зеркалу и уткнулась в него лбом. От дыхания отражение в зеркале запотевало, казалось искаженным и чужим. Яра увидела себя такой, какой, быть может, станет через сорок лет.
«БаКла не всегда была такой! Она была молодой и красивой! – сказала себе Яра. – Возьми себя в руки, тряпка! Если не опомнишься – превратишься в чокнутую, выжившую из ума старуху, которую соседи будут гнать и травить и которая даже не поймет, за что ее гонят и травят, и будет просто горько плакать!»
Тотчас Яре стало стыдно, что она так скверно подумала о бабушке.
«Нет, неправда! Никто ее не травит! Она раздражает меня потому, что мы с ней похожи! БаКла еще только тянет это свое «А-а-а…» – а я могу уже предугадать ее речь на час вперед. Потому что во мне сидит такая же БаКла! Ул – это мой ВикСер, только тоже молодой. А я мысленно предаю БаКлу, потому что у меня не хватает на нее терпения!»
Яра торопливо позвонила БаКле и поговорила с ней так тепло, что БаКла перестала устраивать вселенскую трагедию, и у обеих на сердце стало легче. БаКла даже расплакалась. Она показалась Яре милой и приятной, и обе торопливо закончили разговор раньше, чем успели разочароваться друг в друге и опять поссориться.
Яра посмотрела на часы. Четыре часа дня. Ул вернется не раньше девяти. Вермишель ему какая-то есть. Если в нее накрошить колбасы и какой-нибудь помидорчик порезать, будет относительно съедобно. Ну и прекрасно! О муже позаботились – теперь можно и о себе! Яра легла на диван рядом с кроваткой Ильи, свернулась клубком и мгновенно отключилась.
Уже во сне она ощутила, как кто-то вкрадчиво и осторожно протискивается к ней в сознание. Мягкий, лишенный панциря слизняк. Яра попыталась проснуться – не смогла. А еще через какое-то время Яра обнаружила себя стоящей посреди комнаты и долго не могла понять, во сне все происходит или наяву. Она стояла у детской кроватки и зачем-то, сдернув одеяло, укрывала ребенка серым мокрым полотенцем. Илье прикосновения полотенца были неприятны. Он куксился и, краснея, медленно надувался, готовясь к сильному плачу.
Яра торопливо сдернула полотенце. Оно было влажное, тяжелое. Яра попыталась вспомнить, откуда полотенце вообще взялось, но так и не вспомнила. Предположила, что разгильдяй Ул принес его из ШНыра, постирал и повесил сохнуть на кроватку, а полотенце свалилось.
Прижимая к себе плачущего ребенка, Яра крупными шагами заходила по комнате. Илья быстро затих, только поскрипывал. Полотенце, от которого она почему-то так и не избавилась, висело у Яры на плече, касаясь головки ребенка. Следом за Ярой металась ее тень, отчего казалось, будто Яра пытается от нее убежать. И действительно, когда Яра доходила до стены, тень на миг отклеивалась, теряя Яру.
Свет был погашен – горел только фонарь за окном. Внезапно в комнате полыхнуло ало и горячо. Точно кто-то раздвинул на пространстве молнию. Яра испуганно прижала к себе Илью. Из прорези медленно вышагнул Сухан и остановился, озираясь и покачивая литым кулаком палицы, как маятником. Тик-так. Тик-так. Прищуренные глаза Сухана остановились на Яре.
– Брось его! – приказал он.
Яра непонимающе смотрела на Сухана.
– А? – испуганно спросила она.
– Брось! – настойчиво повторил Сухан и поднял палицу. – Или я могу тебя задеть!
Яра попятилась:
– Ребенка не брошу!
– Ребенка бросать не надо. Брось эльба!
Полотенце зашевелилось на плече у Яры как живое. Обожгло ей шею. Яра внезапно ощутила вонь, которой не чувствовала прежде. Взвизгнув, она швырнула полотенце на пол, и оно неуклюже поползло, пытаясь забиться под холодильник. Полотенце ползло и одновременно выцветало, из серого становясь прозрачным. Но полностью спрятаться не успело: Сухан шагнул к нему и, скривив рот, стал наносить удары палицей. Единственная его бровь сердито двигалась. Удары он наносил тычковые, не сильные, но частые, словно толок что-то в ступке. Полотенце зашипело и попыталось обвить палицу. Потом опало и провисло. И только тогда Сухан перестал его бить.
