– Каких, например?
– Ну, разных… Даже и предсказать нельзя. Допустим, Фреда почему-то считает, что мужчин нужно презирать. И вот она найдет себе какого-нибудь мужчину именно того типажа, который ей нужен, родит от него ребенка – и будет мужчину преспокойно презирать и ненавидеть, а ребенка любить и баловать. Такая уж у нее зона уюта…
Родион вздрогнул.
– Да, – продолжала Кавалерия, – но то, что я сейчас сказала, это правда болота, то есть правда вероятностная, статистика, психология, родительский сценарий, а есть еще правда двушки: что все можно изменить, что все в наших силах. И эта правда тоже более чем реальна. Главное – не опускать ручки, и никто нас не пробьет. Надеюсь, что Фреду и мимо этого подводного камня пронесет! У нее энергии много!
– При чем тут энергия?
– Да при том, – сказала Кавалерия. – Интересная это штука – жизненная энергия. Смотришь на иную девушку: и толстая, и некрасивая, и неумная, и характер кошмарный. Но вот она вся кипит, и жизнь вокруг нее кипит. И все у нее получается, ничего она не боится, всего достигает. И дети у нее, и работа, и все успевает. А другая вроде и красивая, но вялая, пугливая – и жизнь как-то мимо проносится. Одного я не понимаю: откуда эту энергию брать? Кто раздает батарейки? Может, энергия – это просто отсутствие страха? Ну, типа человек боится других людей и тратит энергию на борьбу с самим собой. Чтобы спросить у продавщицы, сколько стоит булочка, он расходует столько же сил, сколько Наполеон на завоевание какой-нибудь Швеции.
Макар слушал и пытался что-то понять. Против Фреды он ничего не имел, а вот Ганич ему активно не нравился.
– Влад тошнот! – вякнул он.
– Ганич не тошнот! – строго оборвала его Кавалерия. – Да, сухость небольшая в нем есть, но он над собой работает! Словно бы у него всегда перед глазами компьютерная таблица, которую он заполняет! Ага, графа «жалость» – заставляем себя кого-то пожалеть. А тут надо оказать помощь, потому что нужна единичка в графе «помощь». Помогает – и опять ставит себе единичку в таблице! Но ведь и это засчитывается, иначе не нырял бы так далеко!
Макар вспомнил, как они с Ганичем зашли в магазин и как Ганич тщательно пересчитывал мелочь сдачи – «из принципа», как он тогда сказал. А ведь с двушки закладки притаскивал бесценные, за которые Гай ничего бы не пожалел. Но, видимо, в его таблице крестик раз и навсегда стоял в графе «нельзя». Влад шаг за шагом двигался в правильном направлении и никогда не поворачивал назад.
Кавалерия наконец закончила чинить недоуздок. Осмотрела его, встряхнула и положила на подоконник, до которого было метра два. Рука на ее нерпи кратко вспыхнула. Макар никогда не мог привыкнуть к этим коротким и точным движениям. Расстояния для Кавалерии не существовало. Любой карманник за такую руку, как у Кавалерии, отдал бы любую из своих!
– «Сбобода боли»! – повторила она. – Какая все-таки точная оговорка! Путь боли всегда самый верный.
Родион поморщился. Как это все достало! Сколько раз им повторяли, что все приходит через боль. Вспомните тренировки, после которых так болят мышцы ног, что по лестнице не можешь спуститься. Дойти до своего предела и отодвинуть его на пять сантиметров. Потом упасть и долго дышать в землю. Потом опять заставить себя – и отодвинуть границу еще на пять сантиметров. Ну а что делать, когда никаких сил уже нет? Когда ненавидишь себя и все, что вокруг?
«Вот сами таким путем и идите! А я хочу по-нормальному как-нибудь. Меня вся эта ваша боль уже достала!» – с внезапной злостью подумал Родион.
Глава шестнадцатая. Девушка с опасными мечтами
Есть люди с оппозиционным сознанием. Они всегда против всего. Такая у них жизненная позиция: быть против. Пока все синие – они зеленые. Из последних сил зеленые, любой ценой. Но если завтра ветер изменится и все поголовно станут зелеными – они моментально заявят, что всегда были белыми или фиолетовыми. А то и синими станут, не обнаружив ни малейшего расхождения со своими первоначальными взглядами. Спорить с ними бесполезно. Просто они такие: люди со знаком минус.
Йозеф Эметс, венгерский философ
В тот день никто не нападал. В последующие дни тоже. В конце концов шныры пришли к выводу, что Ларри предпочел пока помалкивать. Ул даже решил, что подарит ему за это уникальную секиру семнадцатого века, которую он недавно «купил» у одного «берика», заплатив за нее парой пинков. И быть такого не могло, чтобы «берик» не желал получить ее обратно, а сделать это можно было только через Ларри.
Всякую свободную минуту Рина пропадала у Хюльды и щенков. Хюльду она поначалу побаивалась. Укус гиел и так ядовит, а в период выкармливания щенков – это уже не просто яд, а гремучая смесь.
Хорошо, что у нее был гепард, приютившийся среди прочих фигурок на ее уникальной укороченной нерпи. Уникум передавал Хюльде мысли Рины и успокаивал гиелу. Поначалу Рина сидела снаружи сарайчика, поглаживая блестящий бок уникума и транслируя рычащей Хюльде через дверь самые дружелюбные мысли. Постепенно Хюльда перестала бросаться на дверь, присмирела и начала пускать Рину внутрь. А вот Гавра, родного папу, не пускала и регулярно его кусала, причем почему-то всегда в нос. Нос у Гавра от укусов распух, хотя у гиел на самих себя иммунитет, так что анекдот про змей «Я сейчас помру! Я язык себе прикусила!» здесь не работает.
Через пару дней Рина уже решалась гладить щенков, держа их на коленях, пока сама Хюльда уплетала из кастрюли добровольные подношения шныров. Но все равно Рине приходилось быть настороже. Гепард уникум капризный. Да, он перекладывает мысли на логику гиелы, но многие понятия впрямую не перекладываются.
Допустим, Рина, тиская толстенького щеночка, умиленно подумает: «Ух ты! Какая котлетка! Так бы и съела!» Гепард, конечно, моментально переведет эту мысль Хюльде: «Рина-мама хочет ам-ам! Чаф-чаф! Хрусь! Ау-ау!» Хюльда же в ответ подумает: «Ах так! А я ее саму сейчас кусь-кусь!» – и сразу перейдет к действию, поскольку гиелы привыкли принимать решения мгновенно.
Однажды Хюльда, неправильно истолковав какой-то жест Рины (кажется, та неосторожно попыталась придвинуть к себе щенка ногой), кинулась на нее, но в тот же момент что-то бесстрашно метнулось к Хюльде, захлопало листьями и хлестнуло ее по морде корнями. Хюльда отскочила, скаля зубы. Гиелы существа осторожные. Перед Хюльдой, сердито хлопая листьями, зависло маленькое летающее растение – последний подарок папы.
– Спасибо, Фомка! – сказала Рина.
Растение она называла Фомкой. Каждый раз обзывать его «растением» было глупо и безлико. Фомка сопровождал Рину повсюду. Он был самостоятельным, очень решительным плантом. Отдыхая, цеплялся Рине корнями за волосы, становясь чем-то вроде гребня, чепчика или короны – в зависимости от того, как складывал свои листья. Еще Фомка любил запускать свои корни куда ни попадя. Например, как-то во время ужина из кухни послышался вопль. Хлопая листьями, как курица крыльями, из двери вылетел Фомка и понесся к Рине спасаться. За ним прыгала Суповна, делая хищные выпады громадной поварешкой. Фомка нырнул к Рине под куртку и затаился. Теперь Суповне пришлось бы колотить поварешкой Рину. Она остановилась, переводя дыхание и явно рассматривая и такую возможность. В конце концов, Рин на свете много, а растение всего одно. Так что имеет смысл прибить один раз и после не возиться.
