Невозможно было устоять. Всех сбило с ног, даже Гая. Словно они оказались близко от грохочущего поезда. Рина попыталась привстать – ее отбросило. Отлетел в сторону Боброк, смело Сашку, Юлю, откатился как сухой лист, прижимая руку к груди, очень бледный и испуганный Маленький Француз. Дионисий Тигранович забился в угол, прижался к стеночке и настолько усилил магию «домика», что домик стал реально материализоваться из небытия. Небольшой такой, деревянный, с пряничной вязью на окнах. И даже самоварчик проступил – медный, румяный, с нахлобученным на трубу сапогом и со связкой баранок. Должно быть, у старичка ум слегка зашел за разум, раз он материализовал для себя такие успокаивающие вещи.
Постепенно в стремительно мелькающем потоке Рина начала выделять отдельные хвосты, головы, крылья. Особенно когда драконы разворачивались и при этом невольно замедлялись. Рина не понимала, как они не поломают крылья в узкой пещере, но быстро убедилась, что пещера им не преграда. Невероятно плотные, пылающие драконы прорезали крыльями твердые горные породы, как раскалившийся гвоздь прорезал бы ткань.
Раз за разом проносились драконы, и прорыв в стенке мира постепенно сужался. Происходило это медленно, но неуклонно, точно мир зашивали мелкими тщательными стежками. Следы этих стежков, похожих на пятна подсыхающего клея, Рина обнаруживала и на стенках пещеры.
Как ни странно, первым на ноги поднялся Исай. Встал на четвереньки, подобрал свой огнемет и нацепил баллоны. Родион удивился, какая сила устремленности в человеке. Только что они были оглушены, ослеплены, выжжены болотом, все смазывалось, все терялось – и вот Исай первым возрождается к жизни и сразу спешит к тому, что является для него средоточием жизни и тепла: к огнемету.
Совсем близко от себя Рина увидела Гая. Он лежал на спине и, не выпуская Гастрафета, продолжал касаться его седлом. Гай шептал что-то, хотя едва ли уникуму нужен был его шепот. Уникумы управляются не словами. Но Гай все равно шептал. Подбородок его вздрагивал, губы изгибались.
Гастрафет продолжал рваться. Он был охвачен тем же порывом, что и остальные драконы, и желал примкнуть к ним. Гаю непросто было его удерживать. Гастрафет приобрел ту же плотность, что и прочие его собратья, и Гай едва с ним справлялся. Порой из его руки вытекали такие же капли слизи, как у раненых медуз.
Рина поползла к Гаю отбирать у него Гастрафета. Она видела, что с другой стороны к нему столь же упорно ползет Наста – и тоже за Гастрафетом. Гай небрежно отбросил Насту, а потом и Рину. Рина отлетела в центр слизистого озерца, на шевелящихся медуз. Тысячи нитей боли пронзили ее. Она почувствовала себя жуком, нанизанным на серебристую иголку. На множество серебристых иголок. Все ужасы, все страхи сразу ожили в ней. Но это же и спасло ее – как спасает муху, когда вместо мухобойки на нее начинают охотиться с помощью реактивной авиации. Мешая друг другу, эльбы наполняли ее сознание таким противоречивым бредом, что у Рины просто времени не было пугаться. Она даже осмыслить не успевала всего, что ей посылали.
И в этой мешанине образов она увидела, как Гай разжимает руку и отпускает Гастрафета. Тот рванулся к драконьему потоку, спеша слиться с ним. Гай стиснул в ладони седло. Дракончик внезапно замедлился и, развернувшись к нему в воздухе, уставился на Гая, как послушная собачонка, спрашивающая разрешения у хозяина, можно ли ей побегать. И было в этом что-то жалкое, что-то не похожее на Гастрафета.
Рина поняла, что ни в коем случае нельзя позволить дракончику слиться с потоком. Что, как только это произойдет, цель Гая будет достигнута. Она коснулась гепардом влажного, покрытого слизью пола, зажмурилась и попыталась почувствовать драконов так, как некоторое время назад в сарайчике с Гавром и Хюльдой она чувствовала гиел. Вот он, золотой шар. Мысленными руками Рина раздвигала его границы, пытаясь поместить в них проносящихся драконов. Грохот, свист, вонь, жар очень ей мешали. Одну за другой Рина посылала мирные, успокаивающие мысли – но бесполезно. Золотой шар ее прорывался. Драконы ее не слышали. Как если бы рядом действительно летел грохочущий поезд, а она безуспешно пыталась докричаться до машиниста.
Один лишь Гай, кажется, уловил ее сопротивление. Рина увидела, как он приподнял и насмешливо показал ей седло. Затем немного ослабил пальцы, кивнул – и Гастрафет слился с потоком. И сразу же что-то стало с ним происходить. Движения драконов сделались хаотическими. Какая-то сила захватывала их одного за другим. Мелькания сверкающей иглы замедлялись. Поток, до этого неразделимый, распадался на отдельных драконов, которых теперь можно было разглядеть подробно. Тут были и крупные драконы-самцы с массивными кожистыми гребнями и огромными крыльями, и изящные самки, и драконы-подростки, такие как Гастрафет.
Некоторые отделялись от потока и начинали метаться по пещере. Один из драконов длинной струей огня поджарил медузу. Раскаленная слизь брызнула во все стороны. Шарманщик временно ожил и торопливо отполз в безопасное место.
Кабан Гая качнулся близко от лица Рины. И только тогда Рина поняла, что он подошел к ней.
– На что ты надеялась, когда пыталась любить их? – весело крикнул он ей в ухо. – Воля стаи всегда сильнее. Никогда не видела, как десять вроде бы нормальных собак, собравшись в стаю, бросаются на ребенка? А потом стая распадается – и вот опять десять добрых собак. Но что-то моя стая разбрелась. Пора ее собирать!
И Гай собрал ее. Разрозненные драконы вновь стали единым целым. Лишь один крупный дракон остался рядом с Гаем. Шипел, вытягивал шею, хлопал крыльями. Гай одобрительно оглядел его. Видно, приказ не улетать отдал дракону он сам.
– Сколько времени потрачено зря! А все Митяй и его глупые запреты! Взрослые драконы не слабее гиел. И нырять могут сразу на двушку. А, Дионисий! Убедились, что я прав? – обратился он к Белдо.
Кричать приходилось громко, перекрывая шум драконьих крыльев. Белдо всячески выражал Гаю свое одобрение, но лишь издали. К драконам не приближался и по-прежнему находился в «домике», на который тратил очень много магии.
– Лев, вы со мной? – Гай оглянулся на Секача.
Тот мотнул головой.
– А вы, Дионисий? Я пошлю вам дракона! – поторопил его Гай. – Окажемся сразу за грядой, в незащищенном сердце двушки! Главное, чтобы драконы не выбросили нас в Межгрядье!
Белдо двинулся было к Гаю, но как-то нерешительно. Сделал пару шагов и остановился, оглядываясь на Секача, точно спрашивал у него совета. Ну а уж если Белдо спрашивает совета у Секача, значит, решение он уже принял.
– Ну же, Дионисий! Смелее! Вы что, не хотите жить вечно? – удивленно спросил Гай.
– Я боюсь об этом думать. Вдруг и правда вечно? Тогда уж лучше подольше здесь! – грустно отозвался старичок.
Гай махнул рукой и заспешил, сразу забыв и о Белдо, и о Секаче. Он волновался. Это было заметно по тому, как тело его рябило и шло волнами, временами утрачивая форму. За Гаем пристально и непонятно следили волчьи глаза Исая.
Проход в стенке мира сузился насколько, что было ясно: еще немного – и пробоина исчезнет.
