— В твоих словах, Нат, слышится «но», — говорит он мне с упрёком.
— Вообще-то мы обещали ему британский паспорт, если ты помнишь, Дом. Похоже, в суете после твоего возвращения в Лондон об этом как-то подзабыли.
— Завтра же этим займусь. — В доказательство Дом делает себе пометку в блокноте.
— А ещё он немного расстроен тем, что его дочь не попала в Оксбридж.
[2] Всё, что от нас требовалось, считает он, это маленький толчок, которого мы не сделали. Или ты не сделал. Так, во всяком случае, ему кажется.
Дом никогда не выглядит виноватым. Обычно он выбирает между «я оскорблён» и «я тут ни при чём». Сейчас останавливается на первом.
— Каждый университет принимает своё решение, Нат, — устало говорит он. — Многие думают, что они единое целое, но это не так. Люди ходят от одного к другому с протянутой рукой. Я прослежу. — Следует очередная пометка в блокноте.
Вторая в его списке Далила, колоритная венгерка, за семьдесят, член парламента, которая предпочла русскому рублю британский фунт ещё до его падения.
— Далила в отличной форме, Дом, просто в отличной. Узнав, что мне на смену пришла женщина, сочла это перебором. Пока, говорит, вы меня «вели», мне казалось, что любовь ждёт меня за углом.
Дом осклабился и передёрнул плечами, помня о её многочисленных любовниках, однако удержался от смеха. Глотнул ещё кофе. Поставил чашку на блюдце.
— Нат. — В голосе звучит нотка обиды.
— Что, Дом?
— Я правда считаю, для тебя это было бы по-настоящему яркой вспышкой.
— Это ещё почему, Дом?
— Господи! Я тебе предлагаю золотую возможность своими руками реорганизовать внешнее русское отделение, которое слишком долго находилось в тени. С твоим опытом ты это сделаешь за какие-нибудь полгода. Вот оно, творчество, оперативный простор и твой конёк. Чего ещё можно желать в такой период жизни?
— Что-то я тебя не понимаю, Дом.
— Не понимаешь?
— Нет.
— Хочешь сказать, тебя не ввели в курс дела?
— Они сказали, чтобы я пришёл поговорить с тобой. Я пришёл. Вот, собственно, и всё.
— То есть ты не в курсе? О господи. Иногда я себя спрашиваю, каким местом они там думают, в отделе кадров. Ты говорил с Мойрой?
— Может, она посчитала, что будет лучше, если я это услышу от тебя, Дом. Ты, кажется, что-то сказал про внешнее русское отделение, которое слишком долго находилось в тени. Если речь идёт о Гавани, то это не внешнее отделение, а мёртвая подстанция под эгидой Лондонского управления, мусорная свалка для перемещённых дезертиров, которым уже грош цена, и средней руки информаторов, покатившихся по наклонной плоскости. Казначейство вроде как собиралось его ликвидировать, да, видно, запамятовало. И вот это ты мне всерьёз предлагаешь?
— Гавань — далеко не свалка, Нат. По моим меркам. Да, там найдётся пара служак, из которых песок сыплется, согласен. И есть источники, которые пока себя не реализовали. Но есть и первоклассный материал для того, кто знает, где искать. И очень даже возможно, — словно вдруг вспомнил, — сделать себе имя в Гавани и заслужить повышение в Русский отдел.
— А сам ты, случайно, не рассматриваешь такую перспективу, Дом? — спрашиваю я.
— Какую, старина?
— Карьерный рост в Русский отдел. За счёт Гавани.
Он хмурится и неодобрительно надувает губы.
Я вижу его насквозь. Должность в Русском отделе — желательно во главе оного — мечта его жизни. Но не потому, что он знает эту область, обладает опытом или говорит по-русски. Ни первого, ни второго, ни третьего. Обычный городской парень без всяких лингвистических способностей, вскочил в уходящий поезд, а зачем его вообще взяли, он и сам, я думаю, не понимает.
— Ежели, Дом, ты всерьёз об этом подумываешь, то я готов совершить такое путешествие с тобой за компанию, коли не возражаешь. — Я его поддавливаю, то ли игриво, с издёвочкой, то ли сердито, сам не знаю. — А может, ты собираешься отодрать наклеечки с моих отчётов и присобачить их на свой собственный, как ты это сделал в Будапеште? Просто спрашиваю.
Он обдумывает мои слова, то есть сначала разглядывает меня поверх сложенных домиком пальцев, потом устремляет взор куда-то мимо и снова переводит на меня, словно желая убедиться, что я ещё здесь.
— Вот моё предложение, Нат, в качестве главы Лондонского управления. Хочешь — соглашайся, не хочешь — не надо. Я официально предлагаю тебе занять место Джайлса Уокфорда в качестве главы подстанции Гавань. Пока я являюсь твоим временным начальником, ты находишься в моём распоряжении. К тебе переходят агенты Джайлса и все подотчётные средства. А также представительские расходы или что там от них осталось. Я бы тебе советовал хвататься обеими руками, а отпуск продолжить как-нибудь в другой раз. Что скажешь?
— Не получается, Дом.
— Это ещё почему?
— Я должен переговорить с Прю.
— И когда ты с ней переговоришь?
— Наша дочь Стефани скоро отмечает своё девятнадцатилетие. Я обещал свозить её и Прю на недельку покататься на горных лыжах, прежде чем она вернётся в Бристольский университет.
Он подаётся вперёд и с театральной озабоченностью заглядывает в настенный календарь:
— Когда, говоришь?
— У неё начинается второй семестр.
— Я спрашиваю, когда вы уезжаете на каникулы?
— Суббота, пять утра, со станции «Станстед», если ты хочешь к нам присоединиться.
— Предположим, вы с Прю переговорите и придёте к положительному решению. А я попробую удержать Джайлса на месте ещё на недельку, если, конечно, он не пожелает упорхнуть раньше времени. Ты будешь доволен или нет?
Хороший вопрос. Буду ли я доволен? Я остаюсь в Конторе, работаю с прицелом на Россию, пусть даже питаюсь объедками с его стола.
А вот будет ли довольна Прю?
* * *
Сегодняшняя Прю — это уже не та преданная жена «конторщика» двадцатилетней давности. Хотя по-прежнему бескорыстная и прямая. Такая же весёлая, когда позволяет себе расслабиться. И готовая служить на благо миру, но только не секретной службе. Отличный адвокат среднего ранга. А когда-то она прошла курсы противодействия средствам наблюдения, аварийной сигнализации и использования конспиративных почтовых ящиков для передачи спецматериалов, а также сопровождала меня в Москву. В течение четырнадцати напряжённых месяцев мы вместе боролись с постоянным стрессом, зная, что наши самые интимные разговоры прослушиваются, просматриваются и анализируются на предмет проявлений человеческой слабости или несоблюдения правил безопасности. Под чутким руководством главы отдела — того самого Брина Джордана, которого спешно призвали на заседания обеспокоенного конклава наших партнёров-разведчиков в Вашингтоне, — она исполняла свою роль в срежиссированных сценках из супружеской жизни, призванных обмануть вражеских перехватчиков.
