Ругаясь на неожиданно свалившееся на них «тулово», они потеряли почти час, пока добирались до места посадки нового пассажира. Тем пассажиром оказалась девушка — учительница финского языка, направленная в тот же гарнизон для приёмки экзамена у группы пограничников.
Девушку звали Анастасия. Невысокая, стройная, с удивительными глазами медового цвета, она сразу понравилась Сомову.
На заднем сиденье они оказались вдвоём и всю дорогу проболтали о разных пустяках, игнорируя не перестававшего ворчать водителя. В гарнизоне вместе обедали в столовой и несколько раз пересекались в штабном корпусе. Обратно тоже ехали вместе и расстались почти друзьями.
Вот только ни телефона, ни какой-то иной информации для связи Сомов сразу взять у неё не догадался. А спохватился, уже когда броневик отъехал. Он даже приказал шофёру разворачиваться, но тот был непреклонен и упирал на то, что маршрут ему утверждали в главке и «в том маршруте никакие развороты не значатся».
Пришлось Сомову действовать полуофициальным методом.
Имея доступ к архивным записям Системы, он ввёл свои данные и время командировки и «вернулся» в ту поездку. И с удивлением обнаружил, что девушка Настя имела статус «красной дворянки» — слишком круто для простой учительницы финского языка. Но его ждало ещё большее потрясение, когда он выяснил её полное имя — Анастасия Игоревна жар Пяйвенен. И имя это практически полностью перечёркивало для него возможность завести с этой девушкой романтические отношения.
* * *
Через месяц в ЦДК Офицеров МГБ России проходил торжественный вечер, посвящённый Дню работника госбезопасности — праздник, отмечающийся с таким вавилонским размахом, словно к работе ведомства имеет прямое отношение каждый житель страны. Впрочем, в определённом смысле так оно и есть.
В ожидании гала-концерта все офицеры (за исключением генералов и некоторых пользующихся особым расположением руководства полковников) расположились в просторном фойе второго этажа. Променуар шуршал тканью чёрных двубортных мундиров, цокал по мрамору коваными подошвами начищенных сапог, позвякивал шпорами и наградами, сверкал в свете огромных люстр серебром и золотом эполет, пуговиц, аксельбантов и поясных портупей, на которых крепились изогнутые гусарские палаши.
Для многих камерадов праздник заключался уже в том, что давал возможность покрасоваться друг перед другом в парадных мундирах, а концерт был лишь приправой к этому щедрому пиру горделивого самодовольства. Сомов, относившийся с презрительным недоумением к подобному «маскараду показной доблести», на своё счастье, в тот день дежурил, а потому был в обычной полевой форме: хромовых сапогах, тёмно-синих галифе и суконной оливково-серой гимнастёрке.
То и дело ему случалось перехватывать сочувствующие, а то и насмешливые взгляды коллег, которые, по всей видимости, считали, что он (а как же иначе!) уязвлён своим неброским видом. На все эти взгляды Сомов отзывался тенью страдальческой полуулыбки — «ну что тут поделаешь, служба» — в душе же он ликовал, ощущая себя едва ли не бунтарём.
В какой-то момент равномерный гул голосов, заполнивший фойе, начал угасать. Чёрно-серебряное море всколыхнулось — офицеры расступались, пропуская заместителя начальника Управления военной контрразведки, генерал-майора Игоря Николаевича жар Пяйвенена.
Высокий, осанистый, с благородно-красивым профилем генерал-майор жар Пяйвенен был из тех офицеров-командиров, кого принято называть «образцом» — образцом профессионализма, образцом служения делу защиты государственных интересов. И пускай эта формулировка давно превратилась в штамп и в торжественных речах «образцом служения» становился любой сотрудник МГБ, у которого был день рождения, повышение звания, новое назначение или похороны, к Игорю Николаевичу это определение относилось далеко не в качестве красного словца.
Левую сторону его парадного кителя украшал богатый набор орденских планок. У многих старших офицеров и генералов МГБ «иконостас» был не меньше, но такими боевыми орденами и медалями, какими был награждён генерал-майор жар Пяйвенен, похвастаться могли единицы.
Среди камерадов о нём ходили легенды, и не было, пожалуй, в Главном управлении МГБ человека, пользующегося большим уважением сослуживцев.
Во времена Всегражданской Смуты капитан УВКР МГБ РФ Игорь Пяйвенен без малого три года провёл на территории бунтующей самопровозглашённой Западно-Сибирской Независимой Республики в качестве внедрённого агента. Успешное внедрение к сепаратистам само по себе уже подвиг — почти все остальные агенты-разведчики были раскрыты и казнены. Говорят, большинство из них провалилось на детекторе лжи, проверку которым проходили все перебежчики. Игорю Николаевичу удалось не только каким-то образом обмануть «машину правды», он сумел войти в состав Генерального штаба повстанцев, стать своим в самом логове врага. Три года капитан Пяйвенен собирал и передавал в Центр важнейшие сведения обо всех крупных операциях сепаратистов. По слухам, именно благодаря ему удалось избежать применения ядерного оружия обеими сторонами конфликта. Домой он вернулся после того, как между враждующими сторонами было заключено перемирие, которое длится по настоящее время.
Орден Андрея Первозванного и медаль Героя России Игорь Николаевич получал лично из рук монарх-президента. Также он был удостоен наследуемого титула «красного дворянина» и получил право (при оставлении службы или достижении генеральского звания) носить перед своей фамилией аристократическую приставку «жар».
Вот такой человек появился в тот день в фойе второго этажа Клуба Офицеров. Появился совершенно неожиданно, так как все высшие офицеры традиционно размещались отдельно, на третьем этаже, где находился банкетный ВИП-зал и вход на генеральную ложу и где были накрыты столы и слышался звон бокалов, гортанный пьяный смех и громогласные парадные тосты с обязательным троекратным «ура» в оконцовке. Игорь Николаевич туда не пошёл, предпочтя дожидаться концерта со всеми остальными.
Но визит прославленного генерала был не единственной причиной, по которой вся масса мундирщиков разом расправила плечи и выпрямила спины — генерала сопровождала светловолосая девушка в небесно-голубом платье.
Дочь, дочь, дочь… — с жарким придыханием зачавкало повсюду.
Сомов смотрел, не отрываясь, не слыша уже ничего, кроме внутреннего непрерывного оглушающего шума. Так звучит песня сердца, без слов и мелодии.
Постепенно, хоть и не с таким накалом как прежде, вновь потекли разговоры, зашуршали одежды, зацарапали-зацокали по мрамору кованые каблуки. А он всё стоял неподвижно и смотрел. На неё. Его окликали, к нему обращались, над ним подтрунивали — он никого и ничего не слышал.
Наконец, их взгляды встретились. Она вспыхнула, улыбнулась радостно, кивнула ободряюще и, одними глазами указав на отца, беззвучно прошептала: «Он знает».
Прозвенел звонок и толпа, гудя, звеня и посмеиваясь, двинулась в зал, увлекая с собой и её. А он всё стоял, пригвождённый это новостью, хотя, прекрасно понимал, что предполагать обратное было бы верхом наивности — генерал контрразведки не мог не знать…
