— Теперь внимательно очень. Двадцать второго мая, суббота, утро. Он заходил сюда. Тут была гражданка Варвара Шубина. Помнишь?
Женщины плаксиво и не слишком натурально всхлипнула.
— Да как же вспомнить-то, столько времени ушло. А?
— А ты постарайся!
— Ой! Так раз Варвара Никитишна была, так вы у ней и спросите! Она нечасто тут бывает. С начала года раза два и заглядывала всего. И Федьку она знает. По молодости доча её за Федькиным отцом бегала. Отец-то у Федьки…
— Варвару Шубину мы обязательно спросим. Но мы хотим и тебя послушать. Вспоминай, что делал Федька в тот день у тебя на почте?!
— Батюшки-батюшки! Да я ж!.. Как вспомнить-то, если столько народу тут каждой день проходит?!
Каша высунулся на улицу.
— Скоробогатов! Дуй сюда!
Вошёл высоченный Скоробогатов и вытянулся перед майором, едва не задевая макушкой потолок.
— В гости к нам поедешь, Антонина Кузьминична, — хлопнул ладонью по деревянной стойке Каша. — В машину её! А мы к Шубиной.
* * *
Варвара Никитична Шубина жила неподалёку, на другом берегу старого канала. Дом её располагался в двух дворах от обветшалой церкви.
В сенях пахло лежалым старьём и навозом.
— Варвара Никитишна, встречай гостей, — прокричал майор, поднимаясь по скрипучим ступенькам крыльца.
В глубине избы что-то тихо звякнуло, раздалось шарканье ног, лязгнул отпираемый запор. В дверную щель высунулось морщинистое старушечье лицо.
— Хто?! — строго спросила старуха, слепыми глазами силясь разглядеть гостей. — Вы чяго тута? Хто такия?!
— Гос-безо-пасность! — отчеканил Каша. — Эм Гэ Бэ!
— А-а-а-а, — проскрипела старуха. — А чяво хотели?
— Поговорить. Открывайте.
— Ну, входитя.
Старуха развернулась и зашаркала вглубь избы.
Офицеры, пригибая головы под низкой притолокой, вошли в комнату.
Едва переступив порог, Каша зашарил глазами в поисках портрета монарх-президента. Отсутствие такового он считал не просто какой-то непатриотичной небрежностью, а умышленным проявлением неуважения к власти и завуалированной формой протеста. Что, по сути, являлось нарушением закона о критике власти.
Портрета на стенах не оказалось. На лице майора тут же проступила нехорошая улыбка. Он посмотрел на Сомова и красноречиво повёл бровями.
Комната выглядела бедно, но довольно опрятно. На вымытых полах цветастые плетёные коврики-дорожки, на окнах чистые вышитые занавески. У дальней стены чернел допотопный сервант, за стёклами которого виднелась аккуратно расставленная посуда и несколько фарфоровых статуэток. Рядом с сервантом примостился угловатый комод, покрытый большой кружевной салфеткой. Высокая металлическая кровать была заправлена. В зеве печи отдыхали несколько закопчённых чугунков и сковородка. В красном углу почти под самым потолком на небольшой угловой полочке стояла пара потемневших от времени икон, на которых едва угадывались лики. И только белые глаза их, словно из глубины времён, глядели с потрескавшихся досок живо и как будто с укором.
Старуха присела на край широкой скамьи, стоящей возле застеленного клеёнкой стола, поправила платок на голове и, сложив руки на коленях, выжидающе посмотрела на офицеров.
— Варвара Никитишна, — откашлявшись, начал Каша. — Мы к вам по делу, так сказать, государственной важности. Вы Фёдора Чумакова хорошо знаете?
Старуха бойко закивала.
— Фёдора? Знаю! Хороший был мужик! Ладный, работяшай.
— Почему был? — удивился Сомов.
Весть о гибели егеря никак не могла так быстро дойти до деревни.
— А? — наклонилась вперёд старуха. — Громче говори, сынок. Туга я.
— Вы говорите: был! А что случилось-то с ним?! — прокричал Каша.
— Ну как жа, утоп он. Ужо лет, скажи-ка, десять как.
Старуха горестно зажевала губами, закачала головой и перекрестилась на икону.
— Так то старший Чумаков! А мы о младшем спрашиваем!
— Федька?! — ахнула она. — Кобылий сын он! Непутёвай, в мать! А што вам про ево?
— Весной вы с ним на почте виделись. Припоминаете?
— Да, — удивлённо наморщила лоб Варвара Никитишна. — Была я тама. И Федька был. Большой ужо вымахел. А ума…
— Бабушка, вы скажите нам. Это очень важно. Что Фёдор… Ну Федька делал на почте? Он с кем-то говорил?
— Ну а как же. Со мной говорил. С Тонькой говорил. Всё жалился, шта за электричество с него сымают много. Мола, сам в доме своём не живёт, а энергию плотить. Пошёл х барину, а своё хозяйство загинул, шалопай!
— А ещё чего говорил? Про рыбалку говорил что-нибудь там? Про Каменную пристань, может быть, упоминал?
— Да больше, навродя, ничаво и не говорил, — задумалась старуха. — И про рыбалку тож. Газету вот ещё купил и ушёл.
Каша досадливо цыкнул сквозь зубы.
— Ну а может, он писал что-то? — выступил из-за спины майора Сомов.
— Ась?
— Писал, говорю, он, может, что-то? Нет? Записку кому-нибудь передавал?
— Не. Чаво яму писать? Федька только касворды писать умеет. Дурень он.
Последнюю фразу бабка произнесла беззлобно, словно жалела парня.
— Ну и что ты думаешь? — повернулся Каша к Сомову.
— Дальше искать будем.
— Ну а с ней что делать будем? — Каша кивнул в сторону бабки.
— А что ты с ней хочешь сделать?
— Я бы её на «чеснок» посадил. Да, боюсь, она по дороге в Управление развалится.
Сомов посмотрел на бабку.
Варвара Никитична сидела, сложив корявые ладони на коленях, голова её чуть заметно покачивалась, выцветшие глаза смотрели спокойно и дружелюбно.
— Как есть развалится. Да и с чего ей врать?
— А с чего они все врут? — повёл челюстью Каша. — Все!
Сомов прихватил майора за локоть и потянул к выходу.
— Спасибо за помощь следствию, Варвара Никтишна! Мы пойдём!
— А шта, Федька натворил шось? — привстала она с лавки.
— Натворил, очень натворил!
— Ох! — всплеснула руками бабка. — И што жа натворил-та? А?
— Помер не вовремя! — прокаркал, обернувшись, Каша и с силой захлопнул за собой дверь.
* * *
Пока шли обратно к машине, всё рядили, как убийца мог узнать про Каменную пристань.
— Вот не верю я, что он в магазине стоял и слушал, о чём там Федька этот и приезжий рыбак разговаривают, — рассуждал Каша.
— Да я тоже не верю, — согласился Сомов. — Слишком рискованно. Невидимка, очевидно, что из местных. А в сёлах все всё про всех знают. Разве что его всей деревней прикрывают.
