Громко гремит береговая пушка, но эта новость оглушила всех куда сильней.
— За тобой уже идут, собирайся! — ещё шире заулыбался Аркаша, радуясь произведённому эффекту.
— Как это — продаёт? — в голосе Читы задрожали слёзные нотки.
— А как продают?! У вас товар, у нас купец! Давай, женишок, быстро шевелись! Волей данной мне… и всё такое… ты с этой минуты в разводе!
— Мати Божия, помоще и защито! Егда потребуем, буди Избавлением нам, страждущим и погибающим от лютых бед, на Тя бо уповаем… — зашептал Дядёк.
— Да кому же это? — всхлипнула Чита, беспомощно озираясь. — Кому продают? Да как же это?!
— А я почём знаю?! Кому-то! Кому-то, кто очень хочет его купить и готов хорошо раскошелиться. Уж Вероника Егоровна за просто так со своей собственностью не расстанется. Впрочем… — Аркаша сделал вид, что глубоко задумался, приложив палец к губам и закатив глаза к потолку. — Есть у меня одна мыслишка.
Он умильно сложил ладони возле лица и, театрально изгибаясь, заканючил:
— Хо’гошенький какой! П’годай! Ну, п’годай!
Славка, и без того окаменевший от этого известия, вспомнил мерзкое лицо клетчатого, и всё разом оборвалось внутри него.
Только не это! Только не это!
А Аркаша, подражая старушечьему голосу, уже напевал:
— Жили-были два Ивана,
Не было у них девчат,
Улеглися друг на друга,
Токмо яйцами стучат…
Чита взвизгнула и, опрокинув табурет, бросилась на кривляющегося Белобрысого. Каким-то образом ей удалось повалить его с ног, и они начали кататься по полу. Некоторое время Славка смотрел на их барахтающиеся тела и на то, что должно быть скрыто, но в пылу борьбы вылезло наружу — у Читы из блузки, у Аркаши из задравшейся штанины шорт. Потом метнулся к ним разнимать.
— Хватит, не надо… — шептал он, безуспешно пытаясь ослабевшими руками оттащить за лодыжку брыкающуюся Читу. — Оставь его.
В этот момент громыхнула дверь, внутрь ворвался дневной свет, ослепляя, а в проёме выросла фигура, при виде которой у Славки волосы зашевелились на затылке — в дверях стоял Чёрный человек.
3.6 Сомов
— Ох, теперь начнётся, — сокрушался Каша, с тоской вглядываясь в высокую прозрачность приусадебного лесопарка.
Мелкий розовый гравий громко хрустел под колёсами тяжёлого броневика, и, если бы не этот неприятный скрипящий звук, могло показаться, что машина едет по дороге, устланной лепестками роз. Красиво. И очень дорого.
Скоро между сосен показались первые постройки и тёмная полоска ограды, уходящая далеко в лес. Едва машина приблизилась к кованным узорным воротам, как створки вздрогнули и начали медленно отъезжать, приглашая гостей внутрь территории. Проехав ещё метров сто по аллее, обсаженной с обеих сторон стройными туями, машина миновала поднятый шлагбаум, свернула на стоянку и остановилась.
К ним тут же подбежал здоровенный детина в коричневой форме частного охранного воеводства:
— Здравия желаю, господа!
Выскочивший из «Грозы» Каша оказался бравому гвардейцу по грудь и устраивать показательную головомойку сразу же передумал.
— И вам здравия, — проворчал он. — Я майор Каша, руководитель следственной группы. Вас должны были предупредить. С кем имею честь?
— Воевода личной службы безопасности господина Егора Петровича свет Стахнова Михаил Дрын, — по-военному чётко представился охранник.
Глядя на эту колоритную парочку, Сомов невольно усмехнулся, подумав, что эти двое отлично бы смотрелись в одной связке: Дрын и Каша — кнут и пряник. Классический набор. Правда, «пряник» такой, что им только подавиться…
— Где случилось? — строго спросил майор.
— Вон там, — воевода вытянул руку-бревно в сторону сверкающего, как драгоценная шкатулка, дворца. — Я провожу.
— Тело кто-нибудь трогал?
— Мы думали, он ещё жив.
— Ясно.
По непросохшей гранитной дорожке обошли дворец, прошли через садово-парковую зону со статуями, фонтаном и размётанными ураганом клумбами. По пути Каша то и дело негромко присвистывал, не в силах удержать в себе восторг от раскинувшегося вокруг великолепия. Сомов тоже был под впечатлением — в загородное поместье золотых он попал впервые.
В конце парка воевода свернул в узкий проход в живой изгороди и вывел офицеров на небольшую ухоженную полянку на берегу гавани.
Сыщики огляделись.
Выложенное камнями кострище между двух парковых скамеек, мангал, завалившиеся садовые качели. Под ретро-фонарём стояла обычная «армейская» панцирная кровать, на которой лицом вниз лежало неподвижное тело весьма крупного молодого человека.
Сомов подошёл ближе.
— Вы извините, но просили ни к чему не прикасаться до приезда эксперта, — пробасил воевода.
— Так вы же уже наприкасались, — сощурился Каша. — Мы тоже хотим.
Михаил виновато потупился.
— Не тронем, так… глядом поглядим, — успокоил охранника Сомов, присаживаясь возле кровати.
Голова мертвеца была повёрнута лицом в сторону гавани, светло-карие глаза бездумно смотрели сквозь Сомова. Нежно-розовая рубаха убитого задралась на спине, открывая небольшую цветную татуировку — лохматый красноволосый клоун в голубом балахоне склонился над унитазом и блюёт радугой. Яркие шорты с рисунком-коллажем из разнообразных бабочек приспущены, между белыми пухлыми ягодицами подсыхало болотце жидкого кала. Во лбу парня, почти по самому центру, зияла крохотная чёрная дырочка, очень похожая не те, что были у других жертв Ладожского невидимки.
Сомов поднялся, посмотрел на майора и коротко кивнул.
— Свидетелей, надо понимать, не было? — поинтересовался Каша.
— Не было, — мрачно подтвердил воевода.
— А видеокамеры?
— Ничего. Лило так, что на всех камерах одна муть и только. Можете взглянуть.
— Взглянем. А что он под таким дождём на кровати-то делал? — спросил Каша.
— Спал! — раздражённо ответил Михаил, но спохватился и уже мягче добавил: — Выпил лишнего. Гульба у хозяев была, его оставили проспаться. А когда начался ураган, не сразу спохватились…
— Покойный любил выпить?
— Не без этого.
Сомов осмотрелся и повернулся к Каше:
— Вот как убийца мог знать, что в этот день, точнее, в ночь, тут на кровати будет лежать обездвиженная алкоголем жертва?
— Да, как?! — Каша уставился на воеводу.
Но тот только пожал широченными плечами.
— Вероятно, преступник, если он, конечно, не из дворцовых, чего тоже исключать нельзя, наблюдал за местностью издалека, — предположил Сомов. — Откуда его не могла засечь охрана. Эту часть парка можно обозревать только с того направления…
