Когда около трех часов ночи зазвонил телефон, она схватила трубку и тут же ее бросила, чтобы мама, если снимет трубку на втором аппарате, решила, что кто-то просто ошибся номером. Несколько секунд она просидела, не дыша, а потом взяла телефон и набрала «*69». Еще до того, как увидеть знакомый набор цифр, она знала, что звонил Мэтт.
— Джози, — сказал он, когда она перезвонила ему, — ты лгала мне?
— О чем?
— О том, что любишь меня.
Она зарылась лицом в подушку.
— Нет, — прошептала она.
— Я не могу жить без тебя, — сказал Мэтт, и она услышала звук, словно встряхнули пузырек с таблетками.
Джози окаменела.
— Что ты делаешь?
— А тебе какая разница?
Ее мысли бешено завертелись. Она уже получила водительские права, но сама вывести машину из гаража не сумеет, уже темно. Она живет слишком далеко от Мэтта, чтобы бежать туда.
— Ничего не делай, — сказала она. — Просто… не делай ничего.
Внизу в гараже она нашла велосипед, на котором не ездила с тех пор, как училась в средней школе, и проехала четыре мили к дому Мэтта. К тому времени начался дождь. Ее волосы и одежда облепили кожу. В спальне Мэтта горел свет. Комната находилась на первом этаже, поэтому Джози просто постучала в окно, и он открыл его, чтобы Джози могла забраться внутрь.
На его письменном столе стоял пузырек снотворного и открытая бутылка ликера.
Джози повернулась к нему.
— Ты…
Но тут Мэтт обнял ее. От него пахло ликером.
— Ты же сказала, чтобы я ничего не делал. Я все сделаю для тебя. — Затем он отстранился от нее. — А ты сделаешь для меня все, что угодно?
— Все, что угодно, — поклялась она.
Мэтт заключил ее в объятия.
— Скажи мне, что ты не хотела.
Ей показалось, что ее заключили в клетку. Слишком поздно она поняла, что ее сердце оказалось в расставленной Мэттом ловушке. И как любое животное, попавшее в капкан, Джози могла спастись, только лишившись части себя.
— Прости меня, — повторила она тысячу раз в ту ночь, потому что сама была виновата.
— Доктор Ва, — сказала Диана, — сколько вам заплатили за работу по этому делу?
— Мой гонорар составляет две тысячи долларов в час.
— Правильно ли будет сказать, что наибольшую роль в установлении диагноза подсудимого сыграли ваши беседы с ним?
— Абсолютно.
— На протяжении этих десяти часов вы, конечно же, полагались на правдивость его слов, правда?
— Да.
— У вас не было возможности проверить, говорит ли он вам правду, ведь так?
— У меня есть кое-какой опыт, мисс Левен, — сказал психиатр. — Я проводил беседы со многими людьми и вижу, когда кто-то пытается меня обмануть.
— Одним из способов определить, говорит ли подросток правду, является анализ условий, в которых он находится, правильно?
— Конечно.
— А условия, в каких находился Питер, — это тюремное заключение и обвинение в десяти убийствах первой степени?
— Правильно.
— Таким образом, — сказала Диана, — есть основания полагать, что у Питера был огромный стимул найти способ оправдать себя.
— Или, мисс Левен, — возразил доктор Ва, — можно с таким же успехом утверждать, что ему уже нечего было терять, сказав правду.
Диана поджала губы: обычное «да» или «нет» было бы куда как лучше.
— Вы сказали, что в определенной степени на ваш диагноз ПТСР повлиял тот факт, что Питер предпринимал попытки обратиться за помощью, но это ни к чему не привело. Вы опирались на информацию, полученную от него во время ваших бесед?
— Да, а также от его родителей, кое-кого из учителей, которые выступали свидетелями обвинения, мисс Левен.
— Вы также сказали, что о диагнозе ПТСР свидетельствовало и то, что Питер убегал в мир фантазий, правильно?
— Да.
— И вы основываетесь на компьютерных играх, о которых вам рассказал Питер во время бесед?
— Правильно.
— Правда ли, что отсылая Питера к доктору Гертцу, вы сказали ему, что его мозг будут сканировать?
— Да.
— Разве не мог Питер сказать доктору Гертцу, что улыбающееся лицо кажется ему злым, если бы знал, что это подтвердит ваш диагноз?
— Полагаю, такое возможно…
— Вы также сказали, что прочтение электронного письма утром шестого марта привело Питера в состояние диссоциации, которое продолжалось достаточно долго, для того чтобы успеть устроить побоище в Стерлинг Хай…
— Протестую…
— Принято, — сказал судья.
— Руководствовались ли вы для определения заключительного диагноза чем-либо еще, кроме слов Питера — Питера, который сидел в тюремной камере и обвинялся в десяти убийствах и в девятнадцати покушениях на убийство?
Кинг Ва покачал головой.
— Нет, но любой другой психиатр поступил бы так же.
Диана только приподняла бровь.
— Любой психиатр, который хочет заработать две тысячи долларов в день, — сказала она и, прежде чем Джордан успел возразить, отозвала свое замечание. — Вы сказали, что у Питера была склонность к самоубийству.
— Да.
— Значит, он хотел себя убить?
— Да. Это обычный симптом пациентов с ПТСР.
— Детектив Дюшарм в своих показаниях сказал, что в то утро в школе было обнаружено сто шестнадцать гильз. Плюс тридцать неиспользованных патронов, которые были найдены у самого Питера. Плюс еще пятьдесят два неиспользованных патрона лежали в рюкзаке, который он принес с собой, вместе с двумя ружьями, которые он не использовал. Посчитайте, пожалуйста, господин доктор, о каком количестве патронов мы говорим?
— Сто девяносто восемь.
Диана повернулась к нему лицом.
— На протяжении девятнадцати минут у Питера было двести возможностей убить себя, вместо любого из учеников, в которых он выстрелил в Стерлинг Хай. Правильно, господин доктор?
— Да, но между самоубийством и убийством чрезвычайно тонкая грань. Многие люди, находясь в состоянии депрессии и приняв решение покончить собой, в последний момент решают убить другого человека.
Диана нахмурилась.
— Мне казалось, Питер пребывал в состоянии диссоциации, — сказала она. — Мне казалось, он был не способен принимать решения.
— Так и было. Он спустил курок, не думая о последствия и не осознавая, что делает.
— Может быть, а может быть, думал, переступать ли ему тончайшую черту, да?
