Тяжеловооруженные рыцари ринулись на спятившего оросовца. Я стал подходить еще ближе, не знаю, что со мной. Но мне хочется сейчас влезть в мехара и помощь одиночке. Но, похоже, ему не требуется моя помощь. Первым же выпадом он находит брешь в доспехах ближайшего. Его преимущество – это скорость, и он легко пользуется этим. Вскоре падает следующий, затем еще и еще. Когда их остается трое, они уже не так смелы. Отступают, защищаются. Оросовец атакует, сшибает ногой одного, уходит от атаки второго и протыкает сквозь забрало третьего. Пока один встает, он расправляется с нападающим из–за спины. Его тонкая шпага словно жало, проникает в самые уязвимые места и поражает врагов. Семь рыцарей Бора лежат на земле. Оросовец идет к телу одного из своих поверженных товарищей, что бились до него с конниками.
И тут вижу, как один из вражеских рыцарей приподнимается, в его руках заряженный арбалет!
– Эр! Берегитесь! – кричу.
Но уже поздно, щелчок и стрела вонзается в серый мундир. Рыцарь падает на колени, но с усилием встает и разворачивается, подходит к стрелявшему, что сейчас второпях пытается перезарядить арбалет. Тонкое лезвие шпаги входит в щель между нагрудником и шлемом... Расправившись с подлым стрелком, оросовец озирается по сторонам и замечает меня.
Неуверенно приближаюсь. Рыцарь молчит, он садится на траву, его не смущает, что рядом труп поверженного врага. Вижу глаза полные отваги и разочарования. Теперь могу рассмотреть это мужественное лицо. Худой, поджарый старик с длинным шрамом на правой щеке. Его взгляд устремлен на меня. Ощущаю, что он ждет от меня нападения. Подойдя ближе, вижу, что наконечник торчит у него из груди, где–то у сердца.
– Вы ранены, эр, – произношу с трепетом. Это как–то глупо, но что мне еще сказать?
Рыцарь скалится и втыкает шпагу в землю.
– А, крестьянин, – выдыхает он. – Ты один? Как далеко от ближайшего села?
– Один, до села день... э, полдня пути пешком.
– Ты видел еще Черных сердец?
– Да, одного легкого всадника, не думаю, что он нападет на вас, он ушел.
Рыцарь кривится, смотрит вокруг. Взгляд его тускнеет. Вижу это, и мне жаль.
– В последнее время рубим наверняка, – говорит удрученно он. – Все мертвы.
Рыцаря начинает бить кашель. Его лицо искажено от боли. Но вскоре все проходит. Видно, что рыцарь не малыми усилиями подавил в себе недуг. Снова смотрит на меня.
– Ты смышленый мальчишка, – произносит он, ему тяжело говорить. – Для крестьянина, смелый, раз попытался вмешаться в бой...
– Вы могли убить их, – выдаю, мне нечего боятся его немилости, он умирает и ничего с этим поделать нельзя. Он поступил глупо и пусть знает это!
– Мог, нечестным образом, – кивает он. – Но я же рыцарь, эр Леонид Лестерский!
Он снова кашляет и сплевывает кровь.
– А я Эрик, просто Эрик, – язвлю, пока он кашляет. – И вы эр, могли бы затоптать этих боровцев! Этих нечестных людей, что стреляют в спину! Их было семеро, а вы вышли биться один! Они были в доспехах, а вы в мундире! Любой их меч мог перерубить вашу тонкую шпагу! Но вы, вы...
– Прекрати, мальчик, – морщась, произносит он, и я замолкаю. Его голос на грани очередного приступа. – У меня есть только честь, и, зная исход, не поступил бы иначе. Кодекс чести для рыцаря дороже жизни.
– Это нелепо, – шепчу, и мой голос поднимается выше. – За счет вас и выезжают другие! А вы гибнете! Ваше мастерство сгинет с вами, а вы могли многих научить так сражаться! А теперь, вы проиграли, потому что горды! И ваша жена, и дети не будут радоваться тому, что вы мертвы! И пусть бы вы затоптали этих нечестных рыцарей! Пусть! Кому об этом известно?!
Он начинает смеяться. Ему больно, он истекает кровью, но его раненную грудь продолжает бить беззвучный смех. Молчу, вижу, как из него выходит жизнь, как старый рыцарь смирился со смертью и весело встречает ее.
– У меня никого нет, кроме слабоумной дочери, – говорит вдруг он. – Нищий, старый барон, даже наследники сгинули, Великие отобрали моих сыновей. И я пошел воевать... У меня нет замков, в поместном доме лишь старый дворецкий, что служит мне, как друг. В моем мехаре скоро совсем потухнет эренни. На новый камень у меня нет денег. Я не оправдал доверие своего лорда, мы сдали позиции, все мои вассалы мертвы. Если бы меня не ранили, вернулся бы на поле боя, численность врага для меня не важна.
– У меня есть эренни, – произнес это и поднялся. – Мы могли бы вернуться в мою деревню и расплатиться с магом за ваше излечение! Он лечил меня, шпага пробила насквозь, но он сумел вылечить! И вас сможет! Мы сядем на лошадей и домчим...
– Хватит, – рыкнул Леонид и стал заваливаться на бок. Я хотел помощь ему, но он отпихнул. – Хватит, мальчик! Не смей тешить меня надеждой! Эта слабость не позволительна рыцарю!
Это был уже хрип. Я присел рядом. Барон тяжело задышал, в его полуоткрытых глазах увидел желание поскорее умереть, избавиться от боли, уйти. Но, что–то еще держало его в этом мире.
– Что могу сделать для вас? – шепчу. Мне жаль рыцаря, он хорошо сражался, а теперь достойно принимает смерть.
– У тебя есть родители, мальчик?
– Нет, только отчим! – рычу и повторяю свой вопрос более настойчиво. – Что я могу сделать для вас?!
Вместо ответа, он снимает широкое золотое кольцо со среднего пальца левой руки и еще одно тоненькое серебристое колечко с мизинца. Настойчиво вкладывает их в мою ладонь и шепчет:
– Теперь ты баронет эр Эрик Лестерский, мой сын и наследник, в твоих руках фамильное кольцо Лестеров, три камня должны быть на равном расстоянии друг от друга, только тогда ты сможешь носить этот символ. Другое кольцо – это мой мехар. Я не прошу тебя отправится в мое поместье, не прошу заботиться о моей дочери. Ни о чем не прошу... кроме одного. Теперь ты рыцарь и мой сын, ты должен чтить кодекс чести рыцаря выше собственной жизни. Первый, и самый главный урок тебе я сегодня преподал. Помни об этом и решай сам, как тебе поступить, эр Эрик Лестерский.
***
Мирэ
– Девочка, а где твои родители? – произносит голос. И я просыпаюсь.
– У меня никого нет, – отвечаю маленькому человеку.
– Эмиль, отойди от нее! – раздается второй голос. – Она может быть больна и заразна, а у нас нет денег на лекарства!
– А если она прокаженная?! – раздается третий голос. – Рем, наш сын совсем от рук отбился!
– Ма! Она нормальная! Правда! – кричит Эмиль, пытаясь взять меня за руку.
Не хочу брать его руку, потому что те двое против. А он знает, что не может их ослушаться. Они... Они его родители. Мать и отец. Пастухи. Маленький человек сомневается, у него внутри два голоса: один говорит, что надо слушаться родителей, другой говорит, что мне нужна помощь.
– Я на тебя и кнута не пожалею, вылезь из кустов оборванец! – говорит отец маленького человека Эмиля.
