— Приготовились к обходу! Быстро! Быстро!..
Сегодня обход проводят только двое — сама Гальцева и молодая, приятная на вид шатенка Екатерина Ягдина. Каждая занимается только своими «пациентами» — если вообще ими занимаются. Мимо меня Гальцева проходит, как будто не замечая. Это ничуть не унижает, даже наоборот. «Золотое правило СПБ»: если тебя не видят, то ты счастлив.
Боре Гончарову его «лечащий» врач Ягдина задает стандартный вопрос, как он себя чувствует. Боря чуть не подскакивает от радости на койке и уверенно тоном солдата Швейка отвечает:
— Гораздо лучше! Язвы почти не чувствую.
Ягдина понимает, что Боря ломает комедию, задерживается на секунду, — но проформа соблюдена, так что двигается дальше.
Ранее я уже слышал рассказы о том, что за какие-либо жалобы на здоровье вроде «болит под лопаткой» можно получить трифтазин, а то и что-нибудь похуже. Долго воспринимал их как байки, но в Третьем отделении убедился: это было правдой. Старая алкогольная язва, действительно, мучила Гончарова, и он постоянно вымаливал у медсестер соду глушить изжогу, и никогда не мог есть кислую капусту, составлявшую добрую половину нашего рациона. Два дня назад он уже не в первый раз пожаловался Ягдиной — и получил удвоенную дозу аминазина, 100 миллиграммов вместо обычных 50.
Если бы Боря весь этот аминазин пил, то наверняка уже валялся бы где-нибудь в лагерной больничке, а то и на лагерном кладбище — благо и то и другое было расположено где-то рядом. Однако Боря был гением коммуникации, санитары его уважали, так что вряд ли Боря выпил и треть выписанных таблеток. За счет чего и был более-менее здоров и еще жив.
Следующим пациентом Гальцевой был странный человек по фамилии Астраханцев, лежавший на лучшем месте под окном, рядом с батареей. Странным он был не по преступлению — конечно, если то, что он говорил, было правдой: убийство кулаком в ресторанной драке. Странным он был по своему статусу в СПБ.
Астраханцеву разрешалось делать зарядку — чем он и занимался полдня, нагло используя стойки чужих коек и пространство в проходе, накачивая мускулы. Ни санитары, ни медсестры на это не обращали внимания. Сразу становилось ясно, что где-то над всеми ними было лицо поважней, которое и позволяло Астраханцеву это делать. Простым смертным зарядка и физические упражнения были категорически запрещены.
Таблеток Астраханцев не получал, вернее, получал какие-то 50 миллиграммов аминазина, которые почти демонстративно не пил, и ни одна из медсестер даже не пыталась лезть к нему в рот со своим шпателем. У него всегда имелись деньги на отоварку, хотя, по его же рассказам, родственников у него не было.
Так же, как и я, Астраханцев приехал «с Запада» — из Алма-Атинской СПБ. Почему и как — ничего не было понятно. В рассказах о прошлом фигурировали только служба в спецназе, работа тренером по спортивной борьбе. Выдавали его только глаза — совершенно ровные акульи голубые круги без единого пятнышка, не выражавшие ничего. Такие приходилось встречать лишь у серийных убийц.
Наконец. Астраханцев был на все сто процентов нормален. Он вел себя нормально, выглядел нормально — невысокий, крепко накаченный брюнет, с итальянскими чертами лица и волосами, которые ему почему-то разрешалось в меру не стричь. (Всех прочих брили под ноль.) Психиатрического анамнеза Астраханцев тоже не имел.
Лишь позднее, встретившись с его почти «кровным братом» — тоже спецназ, тоже убийство — я смог сложить дважды два и догадаться, что оба парня были кадрами оперчасти, то есть КГБ.
Возможно, оба еще на воле работали по наводкам КГБ — кого-то били и убивали. Возможно, что служили в тюрьмах в пресс-хатах, выбивая показания из заключенных. Возможно, именно по этой причине Астраханцева и отправили из Алма-Аты, где его знали, в Благовещенск — где о нем никто ничего не знал
[81].
Астраханцев просил у Гальцевой только перевести его в рабочее отделение — путь откуда на свободу был гораздо короче
[82].
— Подумаем, — сказала Гальцева уже вполоборота, собираясь на выход.
— Лидия Иннокентьевна! — остановил ее один из обитателей «галерки», сидевший на своих койках, зажатых во втором ряду, скрестив ноги, как йог, ибо опустить их было некуда.
Это был Вася Суржик, «растаман» из Владивостока. Суржик был высоким неприятным типом с маленькими злыми глазками, державшийся от всех в стороне как истинный социопат. В отделении Васю не любили, но и побаивались, зная, что даже за косой взгляд от него можно получить под ребро.
— Лидия Иннокентьевна! Я не курил вчера! Честно: если что делал, сам признаюсь, и колите сульфозин, но вчера не курил…
— Разберемся, — безучастно парировала Гальцева и вышла в проем двери, ожидая, когда Ягдина закончит со своими пациентами.
Ее пациентом был комический тип по кличке Дед Колыма. Деду было слегка за шестьдесят, хотя выглядел он лет на десять старше: уже облысевшим от нейролептиков и жутко беспомощным — постоянный объект подзатыльников от санитаров и насмешек зэков. В молодости он действительно сидел на Колыме, но уже в 1940-е, когда Колыма перестала быть шаламовским лагерем уничтожения. Золото было категорически необходимо, а новых массовых «контингентов» с «материка» не поступало.
Туда Дед Колыма попал не за политику. Он получил свои законные пять лет за банальное мародерство. Раздухарившись в Восточной Пруссии, где никакое преступление преступлением не считалось
[83], солдаты решили, что и в Германии на все безобразия им тоже будет зеленый свет. Ошибка обнаружилась очень быстро, и после ограбления какого-то дома в Берлине Деда Колыму с подельником тут же отправили на гауптвахту — после чего на Колыму.
В то время, по словам Деда Колымы, там кормили белым хлебом из американской муки, полученной по ленд-лизу (что бы мы делали без штата Айова?). С Дедом Колымой был связан комический эпизод. Однажды я получил посылку, в которой лежала загадочная тяжелая консервная банка весом в полкило с надписью SPAM. Сейчас эту штуку можно купить в любом супермаркете, и мы ее не покупаем, потому что ничего хорошего в ней нет. Однако в советское время эта биологическая масса на вкус и вид выглядела примерно как подарок с Марса. И для посылки из Самары в Благовещенск, которая шла две недели, SPAM подходил идеально, ибо не портился, а также содержал калории и белки. Спасибо Фонду помощи политзаключенным.
