Кто-то пытался вполне официально эмигрировать из страны — и попадал, вместо США или Израиля, на койку в психиатрической больнице. Постоянными «гостями» психушек были еврейские отказники. В одном 1980 году там оказались Владимир Кислик (Киев), Владлен Столпнер (г. Электросталь, Московская область), Александр Магидович (Тула), Валерий Сулимов (Рига).
Юрист из Ивановской области Сергей Белов не был евреем, но и его после подачи заявления в ОВИР отправили на месяц в психбольницу. Тот же «диагноз» был обнаружен у Владимира Цурикова в Красноярске. Лечащая врач честно назвала Цурикова «политическим преступником» — и для исправления назначила трифтазин и сульфозин.
Священник из города Коломыи Ивано-Франковской области Мирон Сас-Жураковский тоже пытался эмигрировать, вернее, репатриироваться на родину в Германию — он там родился, был сыном эмигрантов, но после войны вся семья была депортирована в СССР. Закончилось госпитализацией в психбольницу. «Лечение», по всей видимости, результатов не дало, так что в том же 1980 году Сас-Жураковский получил срок «за нарушение паспортного режима» (он отправил в Президиум Верховного Совета СССР свой паспорт). На зоне Сас-Жураковский оказался вместе с моим сокамерником по Институту Сербского Викентием Гончаровым.
По умолчанию, в психбольницы попадали почти все, кто пытался пройти в иностранные посольства с просьбой об эмиграции. Дипломаты, конечно, отправляли всех назад на улицу — оттуда путь несостоявшихся эмигрантов лежал в милицию, где проводилась селекция, и большинство оказывалось в психушках.
В сентябре 1980 года двое рабочих-строителей из Донецкой области, Аркадий Степанчук и Сергей Кист, каким-то образом перебрались через трехметровую стену британского посольства в Москве. На выходе оба были задержаны, Киста освободили — но уже по возвращении домой уволили с работы. Степанчука же отвезли в психбольницу. Он оказался «рецидивистом»: с той же целью пытался проникнуть во французское посольство еще в 1961 году — попытка и тогда закончилась психбольницей.
Химик Фридрих Ямалитдинов даже не пытался в иностранное посольство проникнуть, он всего лишь подошел к Маргарет Тэтчер во время ее визита в Москву и подарил ей матрешку. Матрешка, правда, была «с секретом» — внутри находилась записка, в которой Ямалитдинов просил предоставить ему политическое убежище. Реакция британских властей осталась неизвестной, но советские власти тут же обеспечили Ямалитдинова «убежищем», посадив его в психушку.
Перестройка ничего не изменила, психиатрия, как и раньше, стояла на страже посольских ворот. В октябре 1987 года Олег Софяник приехал в Москву из Севастополя и попытался пройти во французское консульство. «Прошел» только до психбольницы, откуда вышел через два месяца.
Как стало известно из записки Андропова в Политбюро уже после распада СССР, только в 1966–1967 годах и только из приемных центральных советских учреждений было отправлено в психбольницы свыше 1800 человек — и это не считая тех, кто пытался пройти в посольства или достучаться до западных корреспондентов, и только в Москве
[98].
Цифра с тремя нулями показывает, что в послесталинскую эпоху карательная психиатрия стала главным инструментом политической репрессии. Причем в отличие от жертв Большого террора, который проводился индискриминационно, все репрессированные были активными противниками режима. Впрочем, тогда все в СССР знали, что любое слово и действие против системы может закончиться не только лагерем, но и психбольницей.
Хорошо это было известно и тем, кто пытался покинуть СССР неофициально, «голосуя ногами». Обычно, если неудавшегося перебежчика ловили не у самой границы — ну или если он мог запутать чекистов объяснениями, — то уголовное дело не возбуждалось, и репрессии ограничивались психушкой. Неудивительно, что процент «душевнобольных» среди «побегушников» был даже выше, чем среди других диссидентов. По докладу КГБ в Политбюро, в 1969 году на участке только одного погранотряда на турецкой границе было пресечено 50 попыток бегства — и 19 беглецов закончили свое путешествие в психбольницах (38 процентов)
[99].
На других границах была примерно та же ситуация. Вячеслав Аксенов из Тулы в 1982 году перешел польскую границу в расчете каким-то образом добраться до Запада, был пойман польскими пограничниками и выдан в СССР. Пробыл четыре месяца в психбольнице.
Естественно, что значительную часть госпитализированных в административном порядке составляли верующие — всех конфессий и без какой-либо «дискриминации». В душевнобольные записывали и лютеранского пастора из Эстонии (Велло Салум, 1981 год), и греко-католика (Йосипа Тереля, 1976 год), литовских католиков, ну а членов запрещенных церквей — адвентистов, баптистов-инициативников, пятидесятников — отправляли в психбольницы пачками. Православные тоже не были исключением, за свои философские сочинения пять месяцев отсидел в психбольнице Геннадий Шиманов, в психушках побывали кандидат богословия Лев Конин (пять месяцев в свердловской психбольнице), Владимир Веретенников — имена других мы не узнаем до тех пор, пока закрыты архивы КГБ.
В 1980-е в психбольницах оказались и недавно появившиеся в стране кришнаиты. Там им приходилось несладко: кришнаитов шпиговали уколами и принудительно кормили мясным бульоном. Нейролептики и холестерин смешивались в организме вегетарианцев в довольно опасный для здоровья коктейль. В 1986 году всего через пять дней после госпитализации — и интенсивных инъекций галоперидола и тизерцина — в ереванской психбольнице скончался кришнаит Мартик Жамкочян.
Еще большее число «административно госпитализированных» составляли «жалобщики». Люди, которые пытались восстановить справедливость после незаконного увольнения с работы или потери прописки, или после того, как начинали разоблачать коррупцию среди местного партийного и прочего начальства. «Жалобщики» писали по всем инстанциям, лично генсекам, подавали заявления в суды, нигде не находя ожидаемую справедливость. Если такая деятельность затягивалась надолго, то у КГБ лопалось терпение — и «чумовозка» отвозила лечить «жалобщика» в психбольницу. Там пациент получал какой-нибудь экзотический диагноз, вроде «кверулянтства» или поставленного в витебской психбольнице колхознику Ивану Карейше «мании жалоб» (1980 год).
Ну и, в конце концов, можно было вообще ничего не делать, не говорить и не писать. Можно было попасть в психушку по совершенно невероятному поводу. В апреле 1974 года бывшего политзаключенного Анатолия Пономарева заперли в психбольницу № 3 в Ленинграде только потому, что в СССР собирался приехать Ричард Никсон, а Пономарев мог попытаться с ним встретиться. Как Пономареву удастся добраться до президента США, чекистские умы не занимало.
Впрочем, Пономарев был не единственным. В Москве на время визита, ставшего «большим шагом по пути политики разрядки международной напряженности», в больницу Кащенко отправили сына знаменитого актера Крючкова — Николая Крючкова-младшего, — известно и о других пострадавших от политики разрядки
[100].
