В тюрьме я собирал в памяти все, что читал о Казанской спецпсихбольнице МВД — Казанской СПБ. Знал я о ней — как и вообще тогда все — почти ничего.
Было известно, что Казанская тюремная психбольница — так она именовалась при Сталине — стала первой из ТПБ. Ее создали в 1935 году, огородив несколько отделений древней дореволюционной психбольницы. Про довоенные времена ничего не известно, кроме того, что оттуда из заключенных не выходил никто — ну, и все они сидели по статье 58 УК, то есть были «контрреволюционеры».
За военные годы почти все заключенные ТПБ «освободились» в могилу — голод и холод убивали вернее пулеметов. В 1941 году в Казанскую ТПБ попал художник Василий Ситников. Ситников выжил только благодаря тому, что получал дополнительное питание за выполнение различных грязных работ — от чистки замерзших экскрементов в туалетах зимой до захоронения покойников
[63].
Другим источником питания для Ситникова была гнилая картошка, которой кормили свиней на ферме, устроенной врачами якобы для благих целей питания заключенных. Заключенным, конечно, не доставалось ничего, кроме копыт, да и то изредка — так что работавшим на ферме, чтобы выжить, в свою очередь приходилось обворовывать свиней. Если кого-то за кражей гнилой картошки ловили, то сразу отправляли на вязки — и на верную смерть.
В послевоенные годы ситуация чудесным образом изменилась. В 1952 году в Казанскую ТПБ привезли актера Владимира Гусарова. Гусаров сгусарил в ресторане «Савой», спев «Интернационал» и обругав кого-то из клиентов «сталинскими выблядками». Не будь его папа первым секретарем Компартии Белоруссии, Гусаров уехал бы на Воркуту — а так отбыл два нетяжких года в Казани.
ТПБ к тому времени выглядели некими загадочными островами ГУЛАГа, условия на которых отличались от лагерей примерно так же, как пятизвездочные отели на Мальдивах отличаются от современных зон. Питание стало нормальным, передачи были почти неограниченными, ну, и лечения тоже не было — просто за отсутствием психотропных средств. «Лечили» валерьянкой и бромом, была распространена «сонотерапия» — когда заключенного по две — три недели накачивали снотворным. Эффект, конечно, был нулевой.
Смысла этого «безумия» с первого взгляда понять нельзя. В каждом лагере на каждом острове обширного «архипелага» сидели по несколько «городских сумасшедших», которые быстро умирали на общих работах или в «мертвецких» — бараках для инвалидов. Еще в 1938 году в пересыльном лагере под Владивостоком умер от душевной болезни Осип Мандельштам. (Мандельштам страдал манией преследования и боялся, что в пищу ему добавляют яд. Он воровал чужие пайки, за что был бит смертным боем.) При этом несколько сотен «избранных» душевнобольных в Казанской ТПБ «наслаждались» приемлемым питанием и даже не обязаны были работать.
Однако, как и во всяком безумии, в этом тоже была своя система. Можно догадаться, что розовый «либерализм» архитекторов ТПБ диктовался в первую очередь интересами администрации лагерей. Душевнобольной может быть опасен. Он целеустремлен и хитер — так что для него охрана не охрана — а топоры и прочие смертельные орудия в лагерях были доступны всегда. Иметь рядом с собой источник смертельной опасности не хотелось никому.
Другой причиной — и, возможно, более важной — было то, что к тому времени ТПБ стали спасительным островом ГУЛАГа для номенклатуры. Их она создала для себя и «своих», чтобы защититься от репрессий.
Вместе с Гусаровым в Казанской ТПБ сидели адмирал Лев Галлер, обвиненный в шпионаже в пользу союзников во время войны; племянник жены Молотова — Дмитрий Лешнявский
[64]; сын судьи на процессе Зиновьева — Каменева Юрий Никитченко. С 1953 года в Ленинградской ТПБ сидел генерал-лейтенант, начальник штаба при Жукове Иван Варенников (пробыл там меньше года — умер Сталин). Так же, как и Гусаров, все эти люди были в статусе VIP.
Среди VIP в Казанской ТПБ находился и Константин Пяте — бывший президент Эстонии. Пяте просидел там 10 лет. В 1952 году, когда он потерял свое значение как политическая фигура, Пяте был осужден на 25 лет — и все же умер в психиатрической больнице поселка Бурашево Калининской области
[65].
В середине 1950-х маховик истории крутанулся в другую сторону, и в ТПБ отправились сталинские чекисты. Самым известным из них был один из отцов международного терроризма, генерал Павел Судоплатов. В Бутырке Судоплатов бездарно косил, требовал кормления из ложечки, но ломался, когда приносили передачу с домашней пищей от жены: фрукты, жареную курицу, фаршированную рыбу — рыбу он ел сам.
Психиатры, конечно, все понимали, но в общей неразберихе не представляли политических задач текущего момента — так что на всякий случай отправили Судоплатова в Ленинградскую ТПБ. Там его соседями стали бериевские генералы — Ювельян Сумбатов и начальник охраны Берии Рафаэль Саркисов. Лишь к концу 1950-х Хрущев вычистил из КГБ покрывавших симулянтов чекистов и отправил Саркисова и Судоплатова во Владимирскую тюрьму (Сумбатов к тому времени умер)
[66].
С того времени казанская специальная — уже не «тюремная» — психбольница стала заполняться идейными противниками режима. Одновременно там появились и медикаменты — пока еще только аминазин и сульфозин.
Сульфозин был одним из средств так называемой «пирогенной терапии». Метод был изобретен еще в 1920-е годы австрийским врачом — и по совместительству нацистом — Юлиусом Вагнер-Яуреггом (Julius Wagner-Jauregg). За это изобретение он даже получит Нобелевскую премию. Для лечения психозов Вагнер-Яурегг экспериментировал со многими средствами — начиная от туберкулина и малярийной инфекции до трупного яда — пока, наконец, стандартным средством «пиротерапии» не стала взвесь серы в персиковом масле.
Позднее в мире «пирогенную терапию» перестанут применять из-за ее болезненных побочных эффектов, но в советской психиатрии ее будут использовать вплоть до самой перестройки.
Как сульфозин, взвесь серы в персиковом масле, так и другое средство «пирогенной терапии» — скипидар — вызывают отравление организма, повышение температуры и обездвиживание суставов. И то и другое чревато тяжелым отравлением и сильно бьет по печени. Кроме того, остаются долго не рассасывающиеся инфильтраты. Когда из-за них колоть скипидар в ягодицы становилось невозможным, его кололи в ляжки — как политзаключенного Егора Волкова, попавшего в Благовещенскую СПБ в 1967 году.
