— Скажите, Костин, — спросил его Дронго, —
что случилось в комнате, когда дипломаты решили не лететь? И от кого исходило
это предложение?
— Я не помню точно, возможно, от англичанина или
француза. Хотя нет, француз возражал особенно сильно. Потом мы его уговорили. Я
даже предложил им остаться еще на два дня.
— А это для чего?
— Чтобы успокоить француза. Всегда нужно немного
перегнуть палку в отношениях с этими иностранцами. Кстати, я вспомнил.
Первым предложил остаться шведский дипломат. Это точно.
— И вы решили рассказать все министру?
— Конечно. Я обязан информировать руководство о
случившемся. Мы ведь думали, что они улетят. Тогда ничего страшного не
случилось бы, — вздохнул Костин.
— Возможно, — согласился Дронго. — Вы вышли
из кабинета, когда в нем уже не было Всеволода Игнатьевича. Правильно?
— Да, он отлучился несколько раньше меня.
— В его приемной вы никого не увидели?
— Нет. Алена куда-то ушла, а Всеволод Игнатьевич как
раз говорил по телефону.
При этих словах министр быстро и выразительно взглянул на
Дронго. Тот невозмутимо продолжал допрос:
— Вы точно видели, что он говорил по телефону?
— Да, точно. И в этот момент в приемную вернулась
Алена, а я пошел докладывать министру о случившемся.
— Потом вы пришли обратно?
— Почти сразу. И никуда не заходил. Мы еще поработали
около двух часов. А потом отправили дипломатов в гостевой дом, где они жили.
— Ясно. Какая у вас зарплата? — спросил вдруг
Дронго.
Костин усмехнулся.
— Это имеет отношение к нашей проблеме?
Зарплата у меня около трехсот долларов, но одежду я покупаю…
обычно в командировках на Западе. Кроме того, у меня очень состоятельные
родители. И живу я теперь совсем один. Вас устраивает такой вариант ответа?
Дронго улыбнулся.
— Вполне. Спасибо вам, Илья Петрович, и позовите,
пожалуйста, сюда Алену.
Когда он вышел, министр снова вмешался:
— Я знаю его отца. Очень порядочная семья.
Но мальчик всегда любил красиво одеваться.
— Слава богу, прошли те времена, когда за это
наказывали, — улыбнулся его заместитель.
В комнату вошла Алена. Она держалась довольно независимо.
— Садитесь, — разрешил министр, и она опустилась
на стул.
— Скажите, Королева, вы входили вчера во время работы
дипломатов в комнату, где они заседали? — спросил Дронго.
— Конечно, входила, — подтвердила девушка. —
Один раз Всеволод Игнатьевич попросил пепельницы поменять. И два раза чай
подавала. Хотя они все больше кофе пили.
Чай наши любят, особенно Арсенов.
— Таким образом, вам известно, о чем именно говорили в
комнате дипломаты? — уточнил Дронго. — Вы можете сказать, что именно
вы услышали?
— Да я заходила всего на минуту. Один раз они громко
спорили, говорили, что им нужно остаться еще на один день.
— Кто говорил?
— Откуда я их знаю! Кто-то из них говорил, а другой ему
сильно возражал. Очень громко спорили, но я вышла из кабинета. Это не мое дело
— их споры слушать.
— Вы куда-нибудь отлучались из приемной?
— Нет, никуда.
— Вспомните, Королева, — предложил Дронго, —
вы все время оставались в приемной или куда-то выходили? Это очень для нас
важно.
— Ну, выходила, — ответила Алена, — один раз
и на минутку. Когда они уже закончили и Всеволод Игнатьевич вышел, чтобы
позвонить.
— А почему он не сделал это из своего кабинета? —
спросил Дронго.
— Откуда я знаю! — искренне удивилась
Алена. — Может, он не хотел оттуда говорить.
Там ведь столько народу, и все русский язык знают.
— А куда он звонил?
— Понятия не имею. Когда он стал звонить, я вышла, а
вернулась только через несколько минут.
— А куда вы ходили?
— В буфет, там как раз конфеты для подруги брала. Мы
вчера день рождения ее отмечали.
— Ясно. Спасибо вам, Королева. Можете идти. Только в
свой кабинет. Больше никуда не заходите.
Девушка поднялась и, бросив недовольный взгляд на Дронго,
вышла из кабинета, покачивая бедрами.
— Позовите Всеволода Игнатьевича, — предложил
Дронго, — по-моему, настало время нам с ним поговорить.
Им пришлось ждать достаточно долго, пока наконец заместитель
министра не вошел в кабинет. Полностью игнорируя Дррнго, он обратился к
министру:
— Извините меня. Звонили из Стокгольма, я их успокаивал
насчет террористов.
— Правильно сделали, — кивнул министр, — если
позвонят еще, скажите, что мы выступим утром со специальным коммюнике.
— Обязательно. — Всеволод Игнатьевич сел рядом с
другим заместителем министра, словно подчеркивая свой особый статус.
— Всеволод Игнатьевич, — обратился к нему
Дронго, — вчера дипломаты приняли решение не лететь вечерним рейсом, а
перенести свой отъезд на сегодня.
— Правильно. Это предложили они, а мы сразу поддержали.
Нам хотелось, чтобы они закончили работу спокойно, без лишней спешки.
— Очень хорошо, — кивнул Дронго. — Вы не
помните, кто именно предложил такой вариант?
— Не помню. Может, швед, а может, англичанин. Только
француз горячо возражал. Но в конце концов уломали и его. После этого я пошел
докладывать министру о случившемся.
— Нет, — с улыбкой заметил Дронго, — не вы, а
директор департамента Костин.
Всеволод Игнатьевич запнулся, смутился.
— Да-да, — быстро сказал он, — конечно, пошел
докладывать Костин. Я в это время был в своем кабинете.
— Нет, — снова возразил Дронго, — все
свидетели утверждают, что вы выходили во время беседы несколько раз из комнаты.
— Может быть, — нервно заметил заместитель
министра, — я не считал.
— Тогда чем вы объясните тот факт, что, как только
дипломаты приняли решение об отмене вылета, вы сразу вышли из комнаты и
бросились к телефону? Вас видели ваши сотрудники, они же обратили внимание на
ваше странное поведение.
Всеволод Игнатьевич открыл рот и сразу его закрыл. Потом с
ужасом спросил:
— Вы серьезно подозреваете меня?
— Если вы сумеете объяснить нам, куда именно звонили,
то все подозрения с вас снимутся, — невозмутимо ответил Дронго, уже не
глядя на министра, понимая, что тот недоволен.
