Сташка, потерявшая в результате взрыва четырех сестер и два пальца левой руки, утверждала, что они с «девочками» были очень осторожны с немецкой гранатой, которую Дуся однажды нашла в траве. По ее свидетельству, она хранилась в тумбочке, всегда закрывавшейся на ключ. Судя по всему, граната заржавела, хотя у специалистов по оружию, количество которых в Коло вдруг резко возросло, было больше десятка различных объяснений. Сташка, однако, предпочитала думать, что дьявол потянул за чеку, ибо версия, что четырех ее сестер убила ржавчина, казалась ей слишком ужасающей.
От трехнедельного пребывания в больнице у Милы в памяти осталась только боль. Она сопровождала ее все время. Будила утром и укачивала перед сном еще долго после заката. Иногда усиливалась с каждой минутой. Иногда пульсировала. Раздирала кожу твердыми ногтями, а потом слепляла и раздирала заново.
Когда Мила вернулась домой, Хелена на два дня закрыла магазин. Они с Бронеком состязались в попытках доказать дочери, что все как прежде. Смотрели только на ее лицо – одно из немногих мест, не изуродованных взрывом.
Следующим вечером Бронек читал ей сказку, скользя по словам, которых не понимал. Лиса, ворона – кого это, черт побери, волнует? Он погладил Милу по голове и шепотом пожелал спокойной ночи. Когда она уснула, поцеловал в лоб и задержал взгляд на торчавшем из-под одеяла предплечье. У его дочери был такой вид, словно кто-то положил ее на решетку и долго обжаривал над костром. Тогда же у него в голове зазвучали слова ярко одетой цыганки, с которой он некоторое время назад столкнулся в дверях дома.
«Ад поглотит этого ребенка и выплюнет, как тряпку».
* * *
Он стоял на поляне и думал, стоило ли приходить в такое место одному. Разглядывал разноцветную крытую телегу и три шатра из белого полотна. На веревках сохло белье, неподалеку паслись две исхудалые клячи.
– Все-таки драбаримос? – раздался голос где-то за его спиной.
Он обернулся. Ярко одетая девушка шла к нему, высоко подняв брови. Плетеная корзина была полна маслят.
– Я ждала тебя.
– Вот как.
– Чего тебе нужно?
– Ты как-то сказала, что мою дочь поглотит ад.
– Я не помню, кому что говорила. Может, и сказала.
– Говори же теперь, откуда ты знала. Говори, что будет дальше.
– Не скажу.
– Морду тебе набью, клянусь.
– Я только по руке гадаю, но, если хочешь знать все, иди к моему брату.
– К брату, говоришь?
– Он видит лучше всех.
В шатре, куда она его привела, воняло затхлостью и подгоревшей грудинкой. На столике лежали яичные скорлупки, кости и облепленные конским волосом кресты из воска. Бронек смотрел на предмет, напоминавший куклу. Голова сшита из куриных глаз. Рога из коготков. Туловище из человеческих волос. Кукла висела на подлокотнике одного из двух высоких стульев, стоявших у стены. На другом сидел парень с гладким лицом и худыми руками. На нем была расстегнутая рубашка и подвязанные снизу штаны. Он приподнимал брови так же, как сестра.
– Это вы, да? – спросил Бронек, вытирая вспотевшие руки о брюки.
Парень кивнул и указал на табурет.
– Вы знаете, что будет с моей дочерью? Да?
Опять кивок.
– Я на эти ваши штучки не куплюсь.
Парень снова указал на табурет.
– Что это значит? – Бронек обернулся к девушке.
– А в чем дело? – удивилась она.
– Что с ним?
– Он не говорит.
– Как не говорит? Как же он будет гадать?
– Если б ты видел столько мерзостей, сколько он, ты бы тоже проглотил язык. Я говорю за него.
– Вы и эти ваши фокусы, мать вашу! И я должен поверить?
– Перхан все видит. А я говорю.
Бронек смотрел то на нее, то на молчащего парня. Взял волосатый крест, покрутил его в руках и бросил обратно на столик.
– Так и быть, – сказал он наконец и сел.
Парень разложил карты, сестра принесла ему карандаш и серый клочок бумаги. Встала за его спиной и положила руки ему на голову.
– Ешкин кот… – вздохнул Бронек.
Парень нацарапал что-то на бумаге.
– Перхан спрашивает, что ты хочешь знать.
– Я же говорил. Выживет ли моя дочь. Доживет ли до старости.
– Перхан говорит, что да. Доживет.
– А шрамы…
– Нет, – она перебила. – Шрамы будут всегда.
Бронек долго на нее смотрел, а потом попросил:
– Пусть Перхан скажет, как зовут мою жену.
Девушка наклонилась и медленно прочитала:
– Ирена.
– Да чтоб вам, мошенникам проклятым, пусто было! – воскликнул Бронек, грозя ей пальцем, затем встал и направился к выходу из шатра. – Мать его за ногу!
Перхан быстро что-то накорябал.
– Перхан говорит, что имел в виду вашу возлюбленную, – сообщила девушка. – Вашу возлюбленную зовут Ирена.
Бронек развернулся и опять подошел к табурету.
– Если он не скажет, как зовут мою жену, обещаю, что вернусь сюда и тогда вам…
Парень поднял кусок бумаги, на котором виднелась кривая буква Х.
Бронек медленно сел, еще медленнее вздохнул. Он чувствовал, как капля пота стекает вдоль позвоночника. Девушка вновь подняла брови, а ее брат напоминал человека, которого только что вытащили из озера. Бледный, взволнованный, он с трудом сжимал в руке карандаш.
– Пусть скажет мне еще одно. – Бронек громко кашлянул и убрал руки в карман. – Встретит ли Милка в жизни какого-нибудь мужчину?
Шепот девушки, скрип карандаша по бумаге.
– Перхан говорит, что да.
– Будет ли он ее любить?
Миг замешательства, какое-то бормотание под носом. В конце концов, девушка заявила:
– Перхан говорит, что это зависит.
– От чего?
– От того, захочешь ли ты кое-чем ради нее пожертвовать.
– Конечно же, да. Чем я должен пожертвовать?
Парень все ниже склонялся над столиком.
– Перхан говорит, тебе придется отдать взамен свои глаза.
– Да вы тут совсем с ума посходили?! Какие глаза? За что?
– Еще не сейчас. Всему свое время. Ты лишишься глаз, одного быстро, второго уже под конец – зато дочь полюбит. И он тоже будет ее любить.
Бронек отряхнул штаны, будто собрался встать, но не встал.
– А если я не соглашусь?
– Ничего не потеряешь.
– Но Мила не будет…
