– И это должно мне помочь? – она всхлипнула и тут же, не глядя на него, попросила: – Казик, я понимаю, мы почти не знакомы, но ты не мог бы меня обнять? Просто мне кажется… Мне кажется, что это я умерла и что больше ничего нет, и больше ничего не будет и… Ты не мог бы?
– Никогда не был в этом мастером, – немного подумав, ответил он, подошел к ней и прижал к себе. Показалось, будто обнял мешок топленого масла.
С тех пор он приезжал в Коло регулярно. Шел на кладбище, а потом к невестке. Сидел с ней за кухонным столом и рассказывал об успехах в поисках убийцы Виктора, которые он вел самостоятельно. Вот только успехов не было.
* * *
Уважаемая редакция!
Моему внучку всего два месяца, но не успею и оглянуться, как он начнет смотреть телевизор. В связи с этим обращаюсь к вам с просьбой. В последнее время я стал внимательнее следить за тем, какие мультфильмы показывают в вечерней программе для детей, и был поражен вещью под названием «Яцек и Агатка».
Уважаемая редакция, это же жуткое зрелище, способное лишь напугать маленького ребенка. Пальцы в перчатках? Что тут красивого? Выглядит просто мерзко. Нет, это определенно не годится для детей. Нельзя ли зато чаще показывать «Мишку в окошке» или «Приключения Гусыни Бальбинки»? Это милые, приятные для глаз истории. Убедительно прошу рассмотреть возможность снять «Яцека и Агатку» из программы на благо всех польских детей, смотрящих эту ужасную сказку по вечерам.
Всего доброго,
Бронислав Гельда, дедушка Себуся, вашего будущего зрителя
Из пузатой кружки на столе доносился запах крепкого кофе, небо за окном прояснялось после грозы, а Бронислав Гельда закончил писать письмо на телевидение. Он почесывал шею и наклонял голову. То и дело поправлял толстые очки, пытаясь распутать взглядом переплетенные, пляшущие слова.
Закопав лошадь, похоронив зятя, продав хозяйство и переехав в квартиру на четвертом этаже панельного дома, он был уверен, что в жизни его ждет только прогрессирующая слепота и старость. И во многом был прав.
Однако он не предполагал, что, увидев внука, почувствует в голове нечто вроде щелчка и поймет: весь мир существовал до сих пор лишь затем, чтобы расцвести в этом маленьком хрупком человечке.
Теперь Бронислав планировал. Планировал игры, прогулки, чтение книг, экскурсии, походы в гости, тренировки, подарки, стишки, первых друзей, первых девочек и первые поединки на руках. Подсчитывал, до какого возраста надо дожить, чтобы увидеть, как мальчик начинает ходить, произносит слово «дедушка», сам спускается по лестнице, окликает его со двора, идет в школу, принимает первое причастие, становится мужчиной и женится.
Он вложил лист бумаги в конверт и заклеил его. Адрес переписал из газеты. Документы, деньги, одеколон, расческа. Зеркало. В зеркале – старик с его чертами лица. Он не понимал, когда это произошло.
Надел плащ и вышел из квартиры. На лестнице прикидывал, когда зрение в единственном глазу упадет настолько, что он не сможет ходить даже на почту.
* * *
Он долго стучал, прежде чем она открыла. На ней была ночная рубашка и длинный, завязанный на поясе свитер. Смотрела, будто не узнавая, затем безмолвно подвинулась и впустила в квартиру.
– Отправлял тут письмо. Решил заглянуть.
Ирена достала из шкафчика две рюмки и рассматривала их, стоя к нему спиной.
– Будешь коньяк? – спросила наконец.
– Не откажусь.
Поставила на стол рюмки и бутылку. Ее руки испещряли толстые зеленые вены. Она села рядом и прикусила хвостик рыже-седой косы.
– Не знаю, что я мог бы тебе сказать, – начал он.
– Я тоже не знаю, что ты мог бы мне сказать.
– Как ты живешь?
Она смотрела на рюмку и долго молчала.
– Если честно, не очень, – призналась в итоге.
Тишина. Бронислав сделал глоток и кашлянул.
– Себусь растет, как на дрожжах. Тебе надо его навестить. Такой веселый ребенок.
Она покивала и пригубила коньяк.
– По-прежнему ничего неизвестно. Милиция, похоже, уже перестала искать. Казю ходит и расспрашивает, но все впустую. Бронек, почему он так со мной поступил?
Мужчина придвинул стул и обнял ее. Кости. Тень человека.
– Мне не надо было тогда в Радзеюве… Нам не надо было. Сначала Янек, теперь Виктусь.
– Тихо, – шептал он, гладя ее по голове. – Успокойся.
– Виктусь, мой любимый сыночек, у него была такая трудная жизнь, скажи, почему так случилось, где этот Бог, о котором все твердят, почему он забрал у меня Виктуся, почему Виктусь в тот день поехал в Пёлуново, надеюсь, я отправлюсь в ад, надеюсь, мы все отправимся в ад, видеть не хочу эту скотину, отнявшую у меня Виктуся, моего маленького Виктуся, ну кому он навредил, Бронек, прошу тебя, сделай что-нибудь, пусть все повернется вспять, Бронек, умоляю, я на все готова, скажи только, что мне делать, что мне сделать, чтобы Виктусь вернулся, чтобы я его увидела, хоть попрощалась с ним, я бы все отдала, чтобы обнять моего Виктуся, все, все бы отдала, умоляю тебя, Бронек, сделай что-нибудь, я не выдержу, как же можно лишить человека самого дорогого, умоляю, Бронек, я все сделаю, все, только скажи…
Он обнял ее еще крепче, она закрыла глаза.
– Бронек, может, все из-за того, что тогда на том лугу… Может, мы там так согрешили, что Он нас покарал?
– Тсс, – повторял он, целуя ее голову. – Тсс.
– Мы… не должны были… тогда…
– Тсс.
– …в Радзеюве…
Когда умолкла, он еще долго гладил ее, прислушиваясь к шуму города за окном.
* * *
Бронек знал, что однажды проснется слепым.
Правый глаз не видел с того момента, как стружка выскочила из-под молотка. За прошедшие годы зрачок почти совершенно побелел.
А теперь еще и опоясывающий лишай. Началось, вроде как обычная простуда. Потом на лбу и щеке выступили красные пятна. Струпья. Вызвали врача, но, судя по всему, было уже поздно.
– Приготовься, что можешь перестать видеть, – заявил старый доктор Когуц, как будто к такому можно приготовиться.
Хелена все спрашивала, что можно предпринять и точно ли ничего, но Бронек знал, что ничего, и знал почему. Молодой цыган Перхан мог быть мошенником, а потеря правого глаза и лишай – простыми совпадениями. Но теперь Бронек не верил в совпадения.
После визита доктора Когуца он стал готовиться к слепоте. Ходил по квартире с закрытыми глазами, сжимая руку Хелены, и запоминал расстояния между предметами мебели. Навел порядок в ящиках и в шкафу. Купил трость. Писал письма. На телевидение. На радио. Больному шурину Фелеку. Даже Эмилии.
Проведал могилу зятя и простоял над ней несколько часов, вглядываясь в табличку с надписью «Виктор Лабендович, прожил 28 лет», будто там, в земле, прямо под ним, лежал не его зять и отец его внука, а просто какой-то Виктор Лабендович, проживший 28 лет, один из многих покойников на кладбище в Коло.
