Дядя почесал голову и развел руками.
– Вот уж развлек так развлек. Но… Но зачем?
– Злой был.
– И от злости?..
– У матери все жутко болело, я взбесился, ну и по пьяни, знаешь, дядька, как это бывает…
– Знаю.
– Поплелся туда, вломился как бы…
– В костел?
– …ну и нассал. Знаю, что глупо.
Казимеж медленно кивал головой.
– Но я все равно не очень понимаю. Какая связь между костелом и тем, что у мамы все болело?
Себастьян пожал плечами и хлебнул из бутылки. Казимеж откинулся на стуле и произнес:
– Я думал, люди в твоем возрасте уже не верят в Деда Мороза, Бога и тому подобное.
– Как сказать… Не то чтобы я на сто процентов уверен, но тем не менее… Впрочем, и ты, дядька, не знаешь на сто процентов, например… Ну понимаешь, о чем я.
Дядя смотрел на него из-под кустистых бровей и ковырял языком в зубах.
– Послушай, я тебе кое-что скажу, ладно? – начал он, смотря куда-то в стену над головой Себастьяна. – Некоторое время назад я прочитал в журнале «Новая фантастика» статью о вероятности. Там было написано, что все – абсолютно все – можно предвидеть. Предположим, ты бросаешь кубик. Бросаешь и не знаешь, что выпадет, так?
Себастьян утвердительно кивнул.
– Но если бы ты мог каким-то образом рассчитать все факторы: трение, силу броска, что там еще, плотность воздуха и тому подобное, – то всегда мог бы вычислить, что выпадет. Правильно?
– Ну мог бы.
– То есть дело совсем не в случайности, а в других вещах. Просто мы не умеем точно их рассчитывать и потому не знаем, что выпадет. Так?
– Ну да.
– И вот однажды утром мне не хотелось вставать с кровати. Я стал размышлять, встану сразу или, может, через пять минут, а может, вообще не встану, понимаешь? Посмотрел на журнал, лежавший возле кровати, и вспомнил ту статью. А теперь представь, что ты сам должен принять какое-то решение. К примеру, идешь по темной дороге, и лежит пьяный мужик с чемоданом, набитым деньгами. Твои действия?
– Не знаю. А он в сознании?
– Вот именно. То, как ты поступишь, зависит от того, в сознании ли он, насколько тебе нужны деньги, видит ли тебя кто-нибудь, как прошел твой день, трезвый ли ты, болит ли что-то и так далее. Правильно?
– Угу.
– На решения человека влияют разные вещи. Значит, если бы ты умел, предположим, как-то все рассчитать, всегда можно было бы проверить, что ты сделаешь. Правильно?
– Ну вроде да.
– А если бы тебе второй раз пришлось принимать решение, и ты оказался бы в идентичных обстоятельствах, действительно идентичных, то поступил бы так же. Ты бы не выбрал другой вариант. Человек подобен механизму: в нем есть всякие вещи, воздействующие на тебя, и то, как они сложатся, определяет твое поведение. Это значит, что свободы воли не существует. А ведь свободой воли нас якобы наделил Бог. Но если ее нет, следовательно, и Бога тоже нет.
– Мне надо спокойно над этим поразмыслить, – ответил Себастьян.
– А по логике вещей… – Дядя Казик достал из кармана сигарету и крутил ее в руках. – Если бы Бог существовал, я бы кормил червей вместо твоего папы. Умирали бы не хорошие люди, а плохие.
* * *
Домашняя война Лабендовичей вспыхнула, когда Себастьян окончил школу. Выпускные экзамены он сдал лучше, чем ожидала мать. Принес аттестат. Получил среднее образование.
– И чего ты еще от меня хочешь? – спросил он, выкатывая первый ряд орудий.
– Мы ведь столько раз говорили, что ты поступишь в институт, ты хотел в строительный или экономический, уже забыл? – Мать ходила от одной стены к другой.
– Не все обязаны идти в институт, – ответил он.
– Но я не говорю обо всех. Я говорю о тебе. Ты же понимаешь, что ты способный. Математику знаешь досконально. Боишься, что не справишься? Себастьян, не дури. Ты пойдешь учиться.
– Не пойду.
– Себастьян, умоляю тебя. На что ты собираешься жить?
Объяснение, что торговля стероидами приносит ему больший доход, чем ее работа в школе, в эту минуту казалось не лучшей идеей.
– Что-нибудь придумаю, – ограничился он двумя фразами. – Пока все не так плохо.
– Боже, Себастьян, прошу тебя, хотя бы подумай. Ведь деньги есть, дедушка откладывал на твое обучение. Он так хотел, чтобы ты учился. В его времена таких возможностей не было. Ты в курсе, что твой дедушка и его брат…
– …ходили в школу в одних ботинках по очереди, да. А когда ели хлеб, натирали его маленьким кусочком колбасы для запаха. Я знаю все это наизусть. Но ведь это не моя вина.
– Что-что?
– Ну, эти ботинки и эта колбаса. Это не моя вина.
– Как ты можешь так говорить? Он так тебя любил, больше всего на свете. В гробу переворачивается от твоих слов. Он мечтал, что ты поступишь в институт. Откладывал…
Все битвы велись с использованием одних и тех же боеприпасов. Образование, будущее, работа, дедушка. Оставь меня в покое, мое дело, моя жизнь, мне это ни к чему. И так по кругу.
После года перепалок мать начала выкатывать новые орудия.
– Знаешь что? Я думала, ты сделаешь это хотя бы ради отца, – заявила она однажды в воскресенье за завтраком. – Он бы сделал ради тебя все, но какие-то подонки убили его до твоего рождения. И ты хочешь свою жизнь погубить… Не стыдно тебе? Не стыдно, Себастьян? Как можно целыми днями просиживать с этими алкашами, с этим пивасиком? Ржете, как кони, рыгаете, орете. Себастьян, возьми себя в руки, пожалуйста. Для этого мы подарили тебе жизнь?
– А мне почем знать? Я что, напрашивался?
Тогда она взрывалась. Охи, крики, слезы. Доставала фотографии отца, совала ему под нос.
Со временем он научился не реагировать: доедал, делал телевизор громче, переворачивался на другой бок или просто уходил. Между тем жизнь постепенно пропитывалась монотонностью. Дом, лавка, перекладина во дворе, гаражи, магазин, парк и ближайший кабак «У шерифа». Те же друзья, те же девушки, развлечения, по сути, тоже те же, просто иногда полегче, иногда покрепче.
Шел 1993 год. Возникли Европейский союз и Большой оркестр праздничной помощи. Началось производство малотоннажных грузовиков марки «Люблин», а на экраны кинотеатров вышел «Парк юрского периода». В Польшу приехала Мать Тереза, Билл Клинтон стал президентом США, а Иоанн Павел II получил Орден Белого орла. Себастьян Лабендович каждое утро просыпался с надеждой, что сегодня будет иначе, чем вчера, и каждый вечер ложился спать в одинаково дрянном настроении.
Бывало, в течение месяца он не отходил от дома больше, чем на километр. Мир заканчивался за многоэтажками на Броневского, а его граница с другой стороны проходила через парк и стадион клуба «Олимпия-Коло».
