Они с Сашей одновременно повернулись и увидели стоящую в дверях своей комнаты Лану. Саша первой взяла себя в руки, прошла к дочери и, обняв ту, объяснила:
— Меня никто не обижает. Просто Ян вернулся, и я плачу от счастья.
— Правда?
— Конечно, солнышко.
— А вы его теперь накажете?
Повисла неловкая пауза. О том, наказывать Яна или нет, они думали в самую последнюю очередь.
— Нет, — ответил Вик и потрепал дочку по голове. — Нельзя сейчас Яна наказывать. Его надо окружить теплом и заботой, чтобы он понял, что его здесь любят, и больше не стал убегать.
Лана на секунду задумалась, потом с самым серьезным видом кивнула.
— Почему бы тебе ещё не поспать? — предложила ей Александра. — Ты очень поздно уснула из-за того, что ждала Яна.
— А папа мне почитает сказку?
Саша растерянно обернулась к Виктору. Он улыбнулся и кивнул.
— Конечно, бао-бей. Сейчас отправим твою маму умываться и заваривать себе чай с ромашкой, а сами пойдем слушать сказку.
— Это я буду слушать! — возмутилась Лана. — Ты — рассказывать!
Виктор рассмеялся, поднял дочку на руки и прижал к себе.
— Да-да, все правильно. Ты рассказывать, я слушать.
— Папа!
Он почувствовал на себе настороженный взгляд Александры и обернулся к ней.
— Все в порядке?
— Да-да, в порядке. Идите читайте сказку, а я… Мне и впрямь стоит умыться.
Лана была идеальным ребенком: умная, не капризная, все понимающая. Она уснула почти в самом начале сказания о Калки и Агни, и Виктор просто сидел рядом и смотрел, как она спит. Маленькое сокровище. Виктор любил своих детей несмотря ни на что. И за каждого из них готов был отдать свою жизнь.
Он замер, боясь спугнуть пришедшую только что мысль. Так странно, ответ всегда был с ним, в нем самом, а он все искал пути обхода, придумывал какие-то совершенно ненужные жертвы. Решение же оказалось до банального простым: он эту кашу заварил, ему и расхлёбывать. А нужной руне его научит Сецуну — тому даже не придется при этом использовать магию, значит, выгорание не ускорится.
Виктор улыбнулся, поцеловал спящую дочку в висок и вышел за дверь. В последний раз он испытывал такое согласие с собой очень давно, даже забыл, что такое бывает — до встречи с Хеленой и столкновения с миром творцов.
Саша обнаружилась на кухне: сидела за столом, откинувшись на спинку стула, спокойная и отрешенная, как спустившаяся с небес богиня. Рядом на столе стояла чашка с горячей водой, от которой вверх поднималась тонкая дымка пара.
— У меня нет чая с ромашкой, — не оборачиваясь, пояснила она и сморщилась, как от внезапно нахлынувшей боли. — Ненавижу ромашку.
Виктор кивнул, пытаясь подобрать слова, чтобы не задеть ее за живое и не заставлять снова плакать. Взял стул, поставил напротив нее и с тревогой заглянул в глаза. Саше нельзя было расклеиваться — ей оставаться с детьми. С них и решил начать.
— Лана уснула. Когда проснется, не вспомнит, что я приходил. В прошлый раз ей поставили Ловца Иллюзий, чтобы она не помнила, что я жив. С Яном тоже все хорошо…
Саша вздрогнула и дернулась в сторону двери, как будто сын мог неожиданно объявиться в дверях и закатить истерику. Виктор перехватил ее и успокаивающе погладил по плечу.
— Он спит. С ним все хорошо. Он спит, а когда проснется, будет просить прощения за то, что убегал. Вот увидишь.
Она натянуто улыбнулась и едва заметно качнула головой.
— Он сказал, что я ему не родная, и вообще только и думаю, как бы от него избавиться. А я, вместо того, чтобы спросить, почему он так решил, ударила его. Как будто хотела подтвердить его слова…
— Ч-ш-ш… Ещё спросишь. Вот как очнётся, так и спросишь. Он жив, значит у вас все шансы помириться. Ты нужна ему. Слышала же, что он тебя звал.
— Меня ли?
— А кого? Эй, Саша, посмотри на меня, — он протянул к ней руку, взял за подбородок, приподнял ее голову. — Ты хорошая мать. Просто на тебя навалилось слишком много. Нужно отдохнуть. Хотя бы поспать.
Она решительно отвела его руку от своего лица, но не отпустила, позволив ему слегка сжать ее пальцы. Сидела и смотрела в его глаза, а он все ждал, что она расплачется, но она просто смотрела. И Виктор понял, что если Саша сейчас сорвётся в истерику, он не сможет её остановить.
На стене щелкнули часы, отмеряя ровно семь утра по московскому времени. Саша моргнула, словно очнулась от забытья. И Вик снова предложил:
— Тебе надо поспать.
— Не могу, — она покачала головой. — Мне кажется, стоит закрыть глаза, как с детьми что-нибудь случится. Как будто с открытыми уже не случилось. Ты сказал, что я хорошая мать… Если бы это было так, разве я бы допустила, чтобы Ян убежал? Из-за собственных обид не сразу позвонила тебе, а ты вернулся весь в крови… Когда звонили из полиции и спросили, в порядке ли мой мальчик, я соврала им, что он спит в своей постели. Даже наорала на них, сказав, что не собираюсь будить ребенка из-за чужих пьяных россказней. И они потом перезвонили, извинились, что действительно ошиблись… И ты вернулся с Яном, но весь в его крови…
Саша махнула свободной рукой, едва не опрокинув чашку с горячей водой. Виктор решил от греха подальше вылить воду в раковину, потом вернулся к жене и протянул ей руку:
— Идем, уложу тебя спать.
Она снова поморщилась, потом крепко зажмурившись, мотнула головой.
— Ясно, тебя надо нести.
Он потянулся к ней, чтобы поднять на руки, и замер, когда она резко отпрянула и задрожала.
— Прости, — Виктор вздохнул, пододвинул свой стул чуть ближе к Саше и снова сел. — Я вызываю у тебя не самые приятные воспоминания, да? После всего. И понимаю, тебе сложно поверить, что я больше не…
— Я верю, — перебила его Саша. — Тень… я знаю, как она работает. И несмотря на твои дневники, ты хорошо ко мне относился. До тени… А после я не всегда желала тебе смерти — иногда мне хотелось, чтобы все стало как прежде. И иногда считала, что все это заслужила. Я же встречалась, а потом забеременела от женатого человека. Да, ты скрывал, но след от кольца все равно было видно. Вот, смотри, тут такая тонкая полоска…
Она взяла его за руку, подняла ее на уровень глаз и замерла, увидев вместо искомой полоски кольцо. Виктор перехватил ее кисть и указал на её безымянный палец.
— Такая?
И не давая ответить, склонился к ней и поцеловал в губы. Не сразу, но она ответила, подалась навстречу. И надо бы остановиться, потому что ничем хорошим это закончиться не могло. Здесь и сейчас он пользовался ее отчаянием и беспомощностью. Но разве она не пользовалась тем же? И отдаваясь ему, она одновременно наказывала себя и поощряла. Для него же это было актом милосердия и наказанием за ее недоверие. К черту! Какая разница что это и чем обернется, когда она выгибается ему навстречу и призывно стонет, впиваясь пальцами в его спину?
