— Уходи… — мягко, но твердо произнесла она, уворачиваясь от его рук. — Мне нужно побыть одной.
— Ты уверена?
— Я справлюсь.
На то, чтобы сказать что-то еще не было сил. И Мигель даже не заставил ее повторять, лишь посмотрел оценивающе, мягко кивнул и скрылся вслед за Шанкьяхти.
Мила осталась в комнате в одиночестве.
Вот только на деле в одиночестве она не оставалась очень давно.
Тишина, в которую погрузилась комната, казалась не менее зловещей, чем тишина в ее сознании, где в темных уголках притаилась богиня Воды, тихо посмеиваясь над ней, над всеми ними одновременно.
Перед бурей точно так же посмеивается ветер, донося откуда-то издалека первые раскаты грома.
Глава 12. Гончие смерти
Ян положил руки на руну и потянулся к Изначальному Пламени. Огонь лизнул фантомные пальцы и вытолкал парня обратно. Руна, напитавшись выплеснутой силой, сыто мигнула.
— Десятая полная! — крикнул довольный Майки Феллоуз.
Майки прибыл на Внешний Рубеж утром вместе с большой группой творцов, среди которых Ян узнал заговорщиков. Например, отца Майки — Финна Феллоуза. Всех их представили добровольцами от Конклава Огня, все они были сильными творцами. Всех, естественно, распределили по Рубежу и сразу же поставили дежурить рядом с рунами, но вчерашний подвиг Яна никто не торопился повторять. Зато Майки торжественно определили в группу к самой защищённой точке на всем Рубеже — к Яну и Сене.
Новичку столь же подробный ликбез, как Яну, Сеня проводить не стал, ограничившись короткой инструкцией.
— Как только наш переизбранный наиграется с Изначальным Огнем, ты сядешь до двенадцати ночи по местному времени следить за руной. Когда ее цвет начнет блекнуть — заряжай своим огнем, но не переусердствуй. Впрочем, если что, я тебе по рукам настучу. Если вдруг случится нападение или, не приведи ДМ, прорыв теней, стой рядом с руной и заряжай ее, тогда она в первую очередь защитит тебя. Вопросы?
— А если не наиграется?
— Радуйся, — усмехнулся Арсений и продолжил бренчать на гитаре.
Гитару он расчехлил два дня назад, когда Ян вернулся от дежурного со спальником и едой. И не то, чтобы он хотел есть, просто не до конца свыкся с происходящим и решил пока следовать советам Сени. И пока сам Сеня без зазрения совести уплетал за обе щеки чужую лапшу, Ян рассматривал его акустическую гитару.
Черный корпус, струны из посеребренной меди — ничего необычного. Но какой смысл был тащить на Рубеж гитару, если до сих пор она просто пылилась в чехле? Вряд ли Арсений верил, что будет здесь на ней играть, особенно если учесть прощальное видео. Ян взял гитару в руки и попытался вспомнить хотя бы один аккорд.
— На место положи, — погрозил ему пластиковой вилкой Сеня, — и никто не пострадает.
— Зачем тебе гитара на Рубеже? Я, конечно, понимаю, что ударный инструмент, но всё-таки.
Ответом было сытое чавканье. Ян отложил гитару и уставился вдаль. На горизонте высились горные вершины с шапками снега, а до плывущих над ними облаков, казалось, можно дотронуться рукой. Внешний Рубеж, в отличие от Внутреннего, который Яну тоже довелось увидеть, визуально почти незаметен. Двухцветная земля и расположенные на ней защитные руны — вот собственно и все. Возможно, при нападении что-нибудь проявится, но желать подобного, лишь бы посмотреть, глупо.
— Чтобы помнить, кто я есть.
Ян недоумевающе уставился на друга. Не то, чтобы он потерял нить разговора или ответ прозвучал неожиданно, просто показался совсем уж не в тему.
— Ты не на Рубеж смотри, ты на них смотри, — Сеня кивнул влево, где рядом со своими рунами отдыхали другие творцы. — Хоть Макс и приказал самых слабых вернуть домой, но по щелчку, к сожалению, этого сделать нельзя. Свободные от дежурств чистильщики уже занялись, но времени займет много, да и начали наверняка с северной дуги. Север из-за обвалившихся лабиринтов самый слабый, здесь же на Юге ты — сюда придут в последнюю очередь. Так вот, внимательнее всмотрись в ожидающих демобилизации творцов. Чувствуешь их радость по поводу избавления от тяжести службы?
Ажиотаж из-за очищенных рун утих, новых не поднималось. Успокоившиеся творцы разошлись по своим местам. Кто отдыхал или вовсе спал, завернувшись в пыльные спальники, но в большинстве своем они просто сидели прямо на земле и смотрели в чернеющую даль Рубежа. За едой и чистыми вещами сходили лишь те, чьи руны успел очистить Ян. В их потухших глаза не было больше ни голода, ни ярости, ни ненависти — все это выветрилось слишком быстро, как будто и не люди это все, а тени людей.
— Угасание похоже на выгорание, только гораздо медленнее и без черноты, а ещё при угасании можно восстановиться. Тут все зависит не от яркости и силы твоего огня, а от умения его воссоздавать. Здесь, с одной стороны, нет никакой хитрости — внутренний огонь питает наши чувства, желания, страсти. Вот только, с другой стороны, страсть страсти рознь. Ты, например, зачем по утрам просыпаешься?
Ян непонимающе уставился на друга. Вопрос Сени звучал как: «В чем смысл жизни?» А может, он именно это и спросил, но Ян никогда об этом не задумывался. Зачем он просыпается по утрам? В чем смысл его жизни? Неужели только чтобы доставлять другим неприятности?
— А ты зачем? — спросил он в свою очередь.
Арсений загадочно улыбнулся, с помощью вызванного на кончиках пальцев огня сжёг коробку из-под лапши и вилку и, потушив пламя, потянулся к гитаре. Как только она оказалась у Сени в руках, на ее корпусе проявились узоры сложных рун. Плотные рыжие линии из-за контраста с чернотой отдавали на полупрозрачных краях синевой. И как только заиграла музыка, руны вспыхнули еще ярче, заставляя светиться касающийся их вечерний воздух.
Мелодия была простой и грустной, но совершенно незнакомой Яну. Арсений не глядя перебирал струны и смотрел вдаль, где за горы на горизонте садилось солнце, подсвечивая облака алым. Долгий проигрыш сухие пальцы с поломанными ногтями зажимали аккорд за аккордом, и Ян все ждал, когда пойдет бой, чтобы музыкой разбить накатившую вдруг тоску.
Сеня запел: тихо, но отчетливо, усиливая голос на окончаниях строк, но вновь понижая тональность в начале. Его мягкий голос переплетался с мелодией, творя самое настоящее чудо — остальные творцы тоже слушали. Сначала те, кто поближе, потом и остальные стали поворачиваться в их сторону. Да и как тут не повернешься, когда что ни слово, то про Рубежи и творцов?
—…Мне кажется, что мы давно не живы, зажглись и потихоньку догорим, — пел Сеня, а Ян видел, как в обращенных к другу глазах отчетливо проступало понимание.
Вот уж и впрямь, песня строить и жить помогает. Если огонь Яна просто дал некоторым передышку, песня Арсения словно бы напомнила творцам, зачем раньше те просыпались по утрам. И они из тусклых теней превращались обратно в людей: уставших, голодных, злых, но все-таки людей. А песня летела вверх, и в такт мелодии светились руны на гитаре.
