— Она сказала: «Возвращайся к своему лишенному магии народу…» К лишенному магии…
Дэн снова посмотрел на фляжку с кровью Шаны. В очередной раз пожертвовать собой ради своего народа? Нет, он больше не Калки, да и сердца у него нет! Они же сами и украли у него его сердце — Лану. Но Густаф прав — с такими руками Дэн действительно ничего не может сделать. Разве что… освободить тех, у кого с выгоранием проблем нет, поручив охрану Системы Рубежей Огню Изначальному. Придется, конечно, напрячься, чтобы вспомнить, как провести ритуал, но это лучше, чем гоняться за призраком Дерека. Пусть за ним Хит Саммерс гоняется, может статься, что и вовсе поймает.
Глава 14. Бабочка в янтаре
Мила застыла в одном положении и боялась пошевелиться. Ветер беспощадно трепал шелковую ткань нежно-розовой пижамы, волосы струились по плечам, реагируя на его порывы и словно подыгрывая. Слегка склоненная на бок шея начала затекать, раскинутые наподобие крыльев руки — тоже. Но шевелиться все равно не хотелось.
Босые стопы не касались никакой поверхности, и это доставляло особое удовольствие.
Невесомость. Независимость. Непривязанность ни к чему и ни к кому.
Внизу раскинулось роскошное поместье Густафа Маркони, мягко поблескивая теплым оконным светом. В ночной тишине парить над ним было сплошным удовольствием.
Впервые за долгое время ей снился не кошмар, а спокойный умиротворенный сон. Она осознавала, что может делать в нем все, что пожелает, но единственное, чего ей хотелось — это застыть. Как бабочка в янтаре. Изящная углокрыльница, которая не может вспорхнуть и вырваться из своей янтарной тюрьмы.
А если вырваться нельзя, значит, можно замереть и раствориться в моменте. Насладиться тем, что есть. Даже если по сути — ничего этого нет.
Хотя с другой стороны…
Мила лениво потянулась руками к небу, расправляя лопатки и легонько выгибая спину. Расставив тонкие пальцы, представляя их перьями крыльев, она сделала плавный рывок и, как и ожидалось, почти не сдвинулась с места. Теперь она ощущала себя мухой в меду, а не прекрасной застывшей бабочкой.
Даже во сне она не могла выйти за пределы оплетенной рунами территории. Даже во сне…
Но разве так бывает? Мила тряхнула головой, сбрасывая с лица волосы, и взглянула вниз еще раз. Там, внизу, под ее стопами находилось поместье, к которому она была прикована. Но в отличие от нее самой, почти уже мертвой внутри, поместье жило. В комнатах гас и загорался свет, мелькали силуэты, доносились звуки.
Может, это никакой и не сон?
Может, богиня Воды как-то изменила ее своим присутствием?
Может, Мила сейчас действительно парит над поместьем, пока тело ее лежит в кровати, а дух — наблюдает за происходящим?
И именно поэтому она не может прорваться через защиту и проведать дорогих сердцу людей. Поместье — одно из мест силы Земли, оно напитано магией реки, которая защищает и оберегает людей. И особенно — творцов. И раз защита так крепка, значит, у этого места могущественный владелец.
При этой мысли Мила рассмеялась.
«Густаф — могущественный владелец!»
В кругах творцов он никогда не был выдающимся, или даже — крепким середнячком. В свое время он смог пройти лишь один уровень Лабиринта, и Мила всегда считала, что к большему Густаф Маркони и сам не стремился.
Она как-то слышала его игру на скрипке, и даже ей, не очень сведущей в музыке, было понятно, что играет он слишком «механично», пусть и довольно неплохо. Густаф освоил техническую сторону вопроса, но ему не хватало какой-то искорки. Не хватало азарта. Мила помнила себя в периоды творческого запала, и поэтому видела, что Густафу это чуждо.
Он прекрасный управленец, но весьма посредственный творец. В обоих смыслах этого слова. Но такие люди были нужны в Башне. Рационализм, логика, организаторские навыки — всего это часто не хватает таким, как она, подверженным зову Музы.
«А ведь он был заместителем Армандо Фернандеса… Отца Мигеля…» — вспомнила Мила, и ощутила какую-то странную инородность этой мысли.
Почему все всегда так или иначе сводятся к Мигелю? Она взмахнула руками вверх, будто пыталась погрузиться на глубину под водой, и начала медленно спускаться. Легкое раздражение прокатилось по ней вместе с порывами прохладного ночного ветра.
Мигель… Мигель… Всюду он. А вдруг это из-за него она не может вырваться из этого злосчастного поместья? Что если, это он каким-то образом удерживает ее здесь?
И сама же опять рассмеялась в ночной тишине.
— Быть такого не может! Мигель бы не стал. Он же мой друг…
Он добрый, милый, умный. Всегда поддерживает. И улыбка у него такая теплая…
«Нужно просто найти его и поговорить!» — Мила загорелась идеей и, крутанувшись в воздухе, ловя поток ветра, метнулась в сторону, чтобы выбрать «правильный» угол обзора. Сделала глубокий вдох, на мгновение замерла и медленно выдохнула, избавляясь от лишних эмоций. И то же самое проделала с поместьем: провела руками перед собой, словно расправляя холст, в который вписывались очертания здания.
Смахнула ладонью лишние цвета, оставляя только темную «краску» стен, блеклые пятна окон и рыжие точки светящихся силуэтов людей внутри.
Вскинула голову, как обычно делала, оценивая наброски своих работ.
Рыжие точки озаряли «холст» — кто-то ярче, кто-то бледнее. Некоторые были вообще едва видны, но Милу они не интересовали. Лишь две приковывали взгляд, что отличались от стальных: одна ярко-синяя с едва различимыми каплями алого, другая — золотистая с рыжими вкраплениями.
«Мигель! — отстраненная и опять почти чужая мысль, полная радости. — Вот он!»
Еще взмах руками-крыльями, включение прежних красок, и вот уже Мила прячется на почтительном расстоянии, чтобы слышать и видеть, но не выдать свое присутствие.
На веранде их двое — Мигель и (конечно же она, кто же еще!) Шанкьяхти.
— Я вообще просто хотела извиниться! — Мила услышала расстроенный голос Шанкьяхти и замерла, прислушиваясь, чтобы ничего не упустить. — Извиниться, а не выслушивать снова твои нравоучения! Ты совсем не умеешь прощать, да?
Девушка казалась взволнованой и искренней, Мигель же оставался сдержанным. Он окинул Шану хмурым взглядом и отвернулся, не желая поддерживать с ней зрительный контакт.
— Умею… — сухо произнес он. — Но твое баловство…
— Да я все поняла! — выкрикнула Шанкьяхти и сквозь зубы добавила: — Мадар чуд…
«Кажется, это какое-то ругательство…» — вспомнила Мила, но не смогла точно определить какое именно.
А вот Мигель, кажется, чужую брань опознал, потому что смерил Шану суровым взглядом, но тут же немного смягчился, заметив, как дрожат у нее руки, как поблескивают в свете луны влажные от подступающих слез глаза.
