К концу второго дня Алан, казалось, настолько пришел в себя, если не считать некоторой физической слабости, что доктор решил, что не будет никакого вреда от небольшого разумного допроса. Он уже окончательно убедил себя, что в его пациенте нет и следа безумия, и поэтому решил удостовериться, действительно ли Макрей не желает затрагивать эту тему, а если нет, то подготовить его к визиту капитана Эвереда.
– Конечно, сэр, – сказал Алан, увидев входящего доктора, – я уже достаточно здоров, чтобы встать. На самом деле, я не чувствую ничего плохого, кроме слабости из-за того, что я так долго лежал здесь.
– А до этого неделю ничего не ели, мой мальчик. Вы ведь могли бы упомянуть и это, а? Однако я намерен разрешить вам встать завтра же. Не кажется ли вам, что пара дней отдыха и скуки – это много после того, что вы пережили? Говоря о пережитом, я не хочу заставлять вас углубляться в эту тему, пока вы не почувствуете себя достаточно хорошо, но капитан хочет поговорить с вами.
– Я ожидал этого, сэр. Я, конечно, должен все объяснить, хотя то, что мне придется рассказать, не имеет никакого отношения к моим служебным обязанностям.
– Что же это? – спросил доктор.
Беседа с оператором
– ТО, ЧТО БЫЛО на острове, сэр, – начал рассказывать пациент. – Это так странно, что никто в это не поверит. Я и сам с трудом в это верю. Не очень-то приятно сознавать, что на меня будут смотреть как на сумасшедшего или лжеца.
– Это совершенно не факт. И вы не должны рассматривать ваши разговоры с капитаном или со мной как официальные экзамены. Это, без сомнения, произойдет позже, в Лондоне. А нам вы скажете ровно столько, сколько вам угодно, пусть даже очень мало, и ни в коем случае не углубляйтесь в то, что может вас чрезмерно взволновать.
– Говоря об этом, сэр, я бы предпочел рассказать все целиком, но я не совсем понимаю, с чего начать. Капитан, конечно, знает, как я оказался один на острове.
– Да… а, вот и он! – медик замолчал, когда вошел Эверед.
– Ну что, Макрей, – сказал капитан, приятно улыбаясь, – вам полегчало?
– Я думаю, что теперь все в порядке, сэр, но эта ужасная история с лейтенантом Уилсоном и все эти таинственные события были для меня слишком тяжелы, – вздохнул Алан.
– Полагаю, вы были удивлены, оказавшись на борту «Сагитты»? – предположил капитан Эверед.
– Да, сэр, я этого не ожидал.
– Вы помните все, что произошло на станции? Конечно, я видел официальный отчет, а также просмотрел ваш личный отчет о ваших переживаниях. Я боюсь, что его придется засекретить, так как он содержит некоторые моменты, которые могут выдать положение станции, если он попадет в неподходящие руки.
– Мне очень жаль, сэр, – сказал Макрей, краснея, – если я сделал что-то не так.
– Я уверен, что не намеренно, – добродушно сказал Эверед, – но, возможно, вы не вполне осознали, что необходима крайняя осторожность. Завтра, вероятно, мы высадим вас в Гонконге. Помните о торжественном обещании, которое вы дали при подписании договора, не сообщать посторонним лицам ничего, каким бы то ни было образом относящегося к станции X. Мы вернемся к этому утром. А сейчас мы с доктором Андерсоном хотели бы услышать ваши последние воспоминания о жизни на острове. Не могли бы вы рассказать нам, как вы оказались там, где мы вас нашли?
– Я рад слышать, что вы прочли мой дневник, сэр, потому что, хотя он предназначался не кому-нибудь, а девушке, с которой я помолвлен, теперь он избавляет вас от многих объяснений. Я прекрасно понимаю, что любой, кто прочтет то, что я написал, естественно, сочтет меня либо лжецом, либо сумасшедшим. Но я могу торжественно заверить вас, сэр, что написанное мною – чистая правда.
– Вы помните все, что написали? – спросил капитан. – Помните, как разговаривали с кем-то, кто сообщил вам, что он говорит с вами с другой планеты – с Венеры?
– Я все прекрасно помню, – серьезно сказал Макрей, – и записал в точности все, что произошло. Последний разговор до сих пор записан только стенографически. Если вы хотите, сэр, я сейчас же расшифрую его.
– Я как раз собирался сказать вам, когда вошел капитан Эверед, – перебил больного Андерсон, – что расшифровал вашу стенограмму. Так что это подводит нас к тому моменту, когда все так резко обрывается.
Прерванная связь
АЛАН НА МГНОВЕНИЕ заколебался, как если бы ему не хотелось затрагивать столь неприятную тему.
– Да, – сказал он, наконец, – все это внезапно кончается. Вот тогда-то и случился этот обрыв связи.
– Обрыв связи? – переспросил доктор. – Как это выглядело?
– Ну, сэр, все это началось и закончилось за несколько секунд. Я даже не знаю, как это описать. Голос обращался ко мне и, казалось, хотел о чем-то предупредить, как вдруг раздался другой голос, более громкий… О! Такой голос… – Макрей сел, и его слушатели с удивлением увидели выражение благоговейного ужаса, появившееся на его лице. – Я не могу описать его. Казалось, он обладал огромным авторитетом.
– И что он сказал? – спросил доктор.
Алан ответил после паузы, во время которой он явно напрягал свою память.
– Я не могу этого вспомнить. Мне кажется, что у меня в голове что-то перепуталось. Это единственное описание, которым я могу дать – там все туманно, скрыто. Я не помню слов, помню только великолепный голос.
Видя, что разговор прошел настолько хорошо, насколько это было полезно для его пациента, доктор Андерсон приподнялся, чтобы закончить его, но капитан Эверед жестом пригласил его снова сесть, а потом сказал Макрею:
– Вы сказали: «великолепный голос». Вы имеете в виду более громкий голос, который вы могли слышать более отчетливо и который заглушил тот, первый голос?
– Я не знаю, был ли этот голос громче, – сказал Макрей, – но в его тоне, в его силе было что-то такое, что заставляло прислушаться. Я больше не могу это описать.
– Значит, он оказал на вас большое влияние? – осведомился капитан.
– Да, большое влияние, – ответил Алан, невольно содрогнувшись.
– И как долго это продолжалось?
Яростный удар – забвение
– СРАЗУ ЖЕ РАЗДАЛСЯ первый голос, и это прозвучало как спор, но не на словах, – попытался объяснить Макрей. – Все это началось и закончилось так быстро, что в моей памяти все перемешалось. Единственное, что остается ясным – это то, что речь тех двух голосов была передана через инструмент и они заговорили со мной одновременно. Хотя я и не помню их слов, но знаю, что и то, и другое, казалось, оказывало на меня какое-то влияние. Один, казалось, боролся с другим, но второй голос все усиливался. Затем внезапно наступило что-то вроде темноты, и раздался резкий приказ первого голоса. Мне показалось, что меня сильно ударили по затылку. Следующее, что я помню – это то, как я оказался на борту этого корабля.
