Но наказания не последовало. Прошла секунда, три, пять, а его губы так и не коснулись моих. Боже, меня колотило так, что ещё миг — и я хлопнулась бы в обморок.
— Майя, ты чего? Будто я тебя бить собираюсь, — нотки обиды и печали окрасили спокойный мужской голос, в котором отголосками ещё звучала нежность.
Родион отпустил моё плечо и снова коснулся щеки. И тут я не выдержала — вскинула руки, отбрасывая его кисть, закрыла лицо ладонями и съехала спиной по стене.
Я не сразу решилась выглянуть из укрытия рук, и отняла дрожащие пальцы от лица, лишь удостоверившись, что меня больше не собираются трогать.
Родион стоял поодаль спиной ко мне. Спасибо, Вселенная, что сейчас он на меня не смотрел. Нужно срочно уходить, пока он не завёл разговор и не потребовал объяснений. Да, я снова бежала от проблемы, но это виделось мне правильным решением.
Или самой крупной ошибкой в жизни.
Если я уйду, больше мы не поговорим. Возможность всё решить сейчас ускользала, просачивалась невидимым дымом в дверную щель. Попробуй-ка, верни!
Меня бил озноб, зубы вытанцовывали что-то адское, а, судя по тому, как остервенело я сжимала их, имели все шансы раскрошиться. Я встала на шаткие ноги, подняла рассыпанные шмотки и шагнула к двери. Родион не обернулся, хотя слышал, что я собираюсь. Его осанка больше не была идеальной, и сам он уже не казался мне аристократом, превратившись в обычного человека, которого больно ударили. Никогда прежде я не видела его таким удручённым: опущенные плечи, склонённая голова. Казалось, в нём что-то сломалось, и он еле стоял на ногах.
Боже, как я смогла отвергнуть его? Откуда взялись силы? Он тянулся поцеловать меня, его глаза обожали, а прикосновения дурманили лаской. Ещё никто не касался меня так нежно и эротично. Позволь я случиться этому поцелую, может, жёсткая кожура, которой я заботливо укрыла своё сердце, лопнула бы. Но шкура прочна, её ни резать, ни колоть, только рубить, а я, правда, не знала, что мне ещё нужно, чтобы перестать бояться отношений.
Подойти бы сейчас к Родиону, обнять, разрыдаться и вымолить прощение. Но ноги понесли меня к выходу. Не в силах что-либо сказать, сама не своя, я пулей вылетела за дверь. Как сумасшедшая, сбежавшая из психушки, я не знала, куда мне идти и что делать в мире разумных людей. Я точно лишилась рассудка. Меня разрывали жестокие противоречия: я бежала от того, рядом с кем больше всего на свете хотела находиться.
Я ужасно устала. Меня вымотало это чувство, сил сопротивляться не осталось. Я теряла себя и последнюю гордость. Пожалуйста, пусть это прекратится! Если вырвать сердце из груди, страдания кончатся? Наверное, да. Всё сразу кончится.
Жалкая и слабая. Истерзанная. Умерщвлённая. Плоть без души. Призрак без тела.
Так я себя чувствовала.
Осознание того, что я одна не справлюсь, треснуло меня по голове. Чем сильнее я трепыхалась, стараясь избавиться от чувства, тем сильнее оно затягивало. Болото. Я уже по шею в мерзкой жиже. Скоро зальёт рот, и я задохнусь.
Нужен тот, кто вытянет. Меньше всего я хотела делиться с кем-либо, но иного пути не видела. Я слишком долго пыталась быть сильной, а держать всё в себе и ни с кем не делиться — тяжело, страшно и мучительно. Это как носить внутри клубок ядовитых змей или улей ос, которые периодически жалили, и не сметь сказать об этом, потому что никто не поверит.
Но мне и так не поверят. Суровая бунтарка Майя, это неженственное чёрствое существо влюбилось? Меня на смех поднимут! Да и кому рассказать? Кого избрать жертвой и вылить на голову помои, называемые моими душевными страданиями? Кто поймёт?
Первая мысль была шальная: выложить всё Родиону без посредников. Только уже поздно. Я оттолкнула его. Ушла. Чуть не убила себя собственными руками, губами, словами.
Во мне ещё теплилась надежда справиться с этой любовью, с новыми силами, с чьей-то помощью. Перебирая возможные кандидатуры, я отметала одну за другой пока, не остановилась на одном человеке. Пальцы дрожали, пока я искала его в списке контактов и нажимала на вызов. Прямо сейчас договорюсь, по горячим следам, иначе передумаю.
Голос срывался, когда я назначала встречу. Однако, дружелюбие и охотное согласие, успокоили меня. Значит, я всё-таки на верном пути и выбрала правильного человека.
Внеглавие 3. Красивая боль
Я не остановил её и не пошёл догонять. Это уже не имело смысла. Она ушла, значит, так решила. А остальное неважно.
Еле дошёл до возвышения, где стояла ударка, и тяжело опустился на подножку. Не знал, сколько так просидел, глядя в пол перед собой и подпирая щёки кулаками. Мысли не шли в пустую голову, а жизнь — в тело. Все эмоции смело или напротив их было слишком много, и я не мог понять, что конкретно чувствовал: злость, разочарование, отчаяние?
Казалось, в рёберной решетке не осталось ничего, даже сердца, чтобы его разбить, только пустота. Майя вынула из меня душу, но даже не забрала — одним прикосновением обратила в прах и распылила. Ей она оказалась не нужна.
Я сам виноват, что она меня оттолкнула. Косякнул. Не хотел же спешить, вот что натворил? Решил, раз она позвонила, то созрела? Дурак. Или там изначально ничего не было, а я влюбился в фантом и обожал придуманный образ?
Но иллюзия раскололась, и я больно порезался осколками.
Ярость вырвалась из нагромождения чувств и рывком подняла меня на ноги. Мотнув головой, я отбросил волосы назад и сорвался на несчастном комбаре — так пнул, что тот жалобно зафонил и шмякнулся плашмя. В стопу вкрутилась боль, но мне показалось этого мало: в два хромых шага я добрался до дивана и покатил его, пока тот не стукнулся о стену. Отступив, я врезался спиной в колонку, чуть не опрокинув её на себя. Эта хрень точно оставила бы меня калекой. Ещё пришлось бы платить за неё кучу бабла хозяину. Нет, если я останусь тут, точно что-нибудь сломаю. Причём себе тоже.
Я подхватил куртку, запер репетиционную и отнёс ключ.
Злость как приклеилась. Две подряд выкуренные сигареты не успокоили нервов. На кого я злился? На Майю, на себя, на всё вокруг?
Разбитые части распадаются. А какая любовь может быть у двух сломанных людей? Чувство, которое раньше меня окрыляло, теперь хоронило заживо.
Я шёл по улице и ничего не видел. Опомнился, когда сзади просигналила машина. Дёрнулся, уронил куртку на песок и отступил.
Я шёл как в трансе. Сам себя не узнавал. Поднял кожух и отряхнул. Пыль дороги покрыла тонким слоем начищенные с утра ботинки, а мне казалось, меня припорошило прахом распылённой души.
Что за идиот? Почему всегда, если что-то делать, то отдаваться без остатка, если чувствовать, то на полную? Не мог поверхностно и легкомысленно. В противном случае просто не чувствовал жизнь. Хотя и сейчас уже не чувствовал.
Не знаю, что делать и как вести себя с Майей теперь. Уже не получится как раньше, ведь она провела жирную черту между нами, но ненавидеть и игнорить её не хочу — за пару дней человека не разлюбить, даже если он сильно ранил.
