— С-спасибо... принцесса Лакшми.
— О да, тысячу раз спасибо тебе, о жемчужина джиннов! — сказал Рамон. Его голос тоже слегка дрожал.
— Рада была помочь вам, — отозвалась Лакшми, пренебрежительно фыркнув. — В конце концов, я не обязана делать то, что не приносит мне радости. Ты сам освободил меня, чародей, и теперь я вольна лететь куда хочу... или не хочу!
Мэт не отрывал глаз от джинны. Ее силуэт слабо мерцал на фоне звездного неба. Вот она снова начала вращаться — быстрее, быстрее, еще быстрее, начала растворяться в воздухе и...
Тут уж Мэт опустился на землю, испытывая подлинное облегчение.
— Танталовы муки... — простонал Мэт. — Ну и испытаньице!
— Когда ты учился в университете, — заметил Рамон все еще дрожащим голосом, — ты к подобным вещам относился легче.
Мэт глубоко вдохнул и посмотрел на отца снизу вверх.
— Честно говоря, папа, ты меня изумляешь.
— Не думал, что у твоего старика еще есть порох в пороховницах, а?
— Не знал, что ты умеешь играть в футбол, — усмехнулся Мэт. — Но откуда-то ты точно знаешь, как принимать пас!
— Это просто навык. Стоит его однажды освоить, а потом очень легко вспоминается, — отозвался Рамон и встревоженно нахмурился. — Надеюсь, ты не считаешь, что я изменял маме, Мэтью?
— Ну... — уклончиво протянул Мэт.
— Не сомневайся, не изменял, — заверил отец сына. — Мужчины ничего не могут с собой поделать — к хорошеньким женщинам их тянет всегда, но зато с этой тягой можно бороться, ее можно сдерживать.
Мэт кивнул.
— Мужчина может сказать «нет», но при этом так легко обидеть женщину отказом.
— А, вижу, ты меня понял! — радостно кивнул Рамон. — Женщина легче примет твой отказ, если ты объяснишь ей, что тебе жутко бы не хотелось ей отказывать, но ты обязан хранить верность жене.
— Или своим принципам, — кое-что припомнив, добавил Мэт.
Лицо Рамона озарилось улыбкой.
— Да, ты ведь тоже преподавал младшекурсникам, верно? Женщин, которые бы не ценили верность, очень немного, Мэтью, потому что, когда они находят своих возлюбленных, им хочется от них именно верности.
Мэт кивнул.
— Тебе, наверное, было в этом смысле труднее, пока ты не встретил маму.
Отец молчал довольно долго, и Мэт встревожился.
— Я могу говорить только за себя, — наконец проговорил Рамон. — Но некоторые мои знакомые признавались мне, что с ними все было наоборот. Но что касается меня, то я для себя установил: когда живешь с красивой женщиной, другие женщины кажутся тебе еще более удивительными, еще более привлекательными.
— И тогда ты их еще больше желаешь? — спросил Мэт. Во рту у него пересохло.
— Да нет, нет, — откровенно признался Рамон. — Восхищаться другими женщинами меня побуждает чисто эстетическое чувство, но при этом я еще сильнее желаю мою Химену. — Отец развернулся и посмотрел Мэту прямо в глаза. — В этом есть смысл?
— Все познается только на личном опыте, — ответил Мэт. — А особого смысла в этом я не вижу. — Он усмехнулся. — И поэтому я себя чувствую гораздо лучше и не ощущаю большой вины перед Алисандой.
— А никакой вины и не должно ощущаться, — поспешил заверить сына Рамон. Тело оно на то и тело, чтобы реагировать, нельзя закрываться от испытываемых тобой чувств, в противном случае они застигнут тебя врасплох и одолеют. Но вот действиями своими можно управлять.
— И ты тратишь немало сил, управляя своими действиями, — кивнул Мэт. — Но, наверное, тебе несладко приходилось, когда ты, будучи старшекурсником, преподавал хорошеньким младшекурсницам?
— Ко мне никто не приставал с тех пор, как появилась Химена, появилась и встала на мою защиту.
Мэт удивленно поднял брови:
— Никогда?
— Никогда, — твердо проговорил Рамон и добавил:
— Судя по тому, что мне рассказывали мои приятели, мне исключительно повезло, и редко кому в жизни встречается такая страстная, всепоглощающая любовь.
Мэт молчал, он вспоминал о своих отношениях с Алисандой.
— Такое чувство не появляется в одно мгновение, сынок, — продолжал его отец. — Оно рождается не тогда, когда видишь свою возлюбленную впервые, и даже не тогда, когда смотришь на своего первенца. Любовь растет и становится все более глубокой постепенно, год за годом, но не равномерно, а путем взлетов и падений. Но если вы оба трудитесь над своим чувством, если цените его превыше всех сокровищ на свете, ваш брак станет самой сутью вашей жизни, величайшей радостью, тем достижением, каким вы будете гордиться больше всего.
— Да, — медленно кивнул Мэт. — Мне нужно помнить об этом, верно? О том, что вы с мамой над этим трудились тридцать пять лет.
— Двадцать девять, — уточнил Рамон. — Ты забываешь, что для нас время текло медленнее, чем для тебя, в последние несколько недель. — Рамон поднялся и протянул руку, чтобы помочь Мэту встать. — Пойдем, сынок. Но куда же мы теперь отправимся, обретя свободу?
— Да, надо подумать, — нахмурился Мэт. — Несколько мгновений он смотрел на лагерь махди. Затем, не оборачиваясь, спросил у отца:
— Почему ты был уверен, что Лакшми явится к нам на выручку?
— А как же, сынок! Я достаточно хорошо знаю женщин, чтобы заметить знаки влюбленности. Я же сказал тебе: ты ее очаровал. Неужели ты действительно думал, что ей больше приглянется жизнь вдали от тебя?
— Возможно, я себя недооцениваю, — буркнул Мэт. — Как бы то ни было, на этот раз не я привлек ее внимание, а ты.
Рамон пожал плечами:
— Ты ясно дал ей понять, что, хоть ты ею и восторгаешься, сердце твое принадлежит другой. И я нисколько не сомневаюсь: поскольку ты оказался для нее недостижим, она решила, что я ей тоже вполне подойду.
— Верно, — кивнул Мэт. — И ответила она на твой призыв, а не на мой.
— С точки зрения генетики мы с тобой почти идентичны, — тихо проговорил Рамон.
— Теперь-то я понимаю, что имела в виду мама, когда говорила о том, что ты — соблазнитель!
Отец пожал плечами и задумчиво воззрился на мавританский лагерь.
— Женщины — удивительные создания. Нужно всего лишь относиться к ним мягко, сочувственно, участливо.
Что ж, ему это удалось в полной мере. Вероятно, его опыт отношений с женщиной, которую он искренне и верно любил, помог ему лучше понимать и ценить других женщин, которые встречались на его жизненном пути. Рамону определенно удалось отбиться от похотливых приставаний джинны с легкостью, которая Мэту показалась неосуществимой. Мэт тайком посматривал на отца, изучал его спокойное, улыбающееся лицо, смотрел на него по-новому и впервые со времен старших классов школы почувствовал, какой красавец его отец. Он задумался об отцовском прошлом, стал гадать, как, наверное, хороша была мама в юности.
