Отец никогда не изучал английского права, а потому быть в Англии адвокатом не мог и решил продолжить семейную традицию, открыв торговлю пушным товаром – преимущественно кроличьими шкурками для шапок. Как только он и его жена очутились в Англии, то сразу полностью перешли на английский язык, причем не только на работе, но и дома, и вообще сразу приняли все британское. В 1943 году отец получил разрешение служить в отряде местной обороны; был избран в исполнительный комитет экспортной группы в Лондоне, работавшей в тесном контакте с Торговой палатой, – огромная честь для беженца из враждебной Германии. В годы войны на радио Би-би-си он вел программу о возможностях использования кроличьих шкурок. Мой отец стал англичанином полностью и без оговорок, настолько он был благодарен стране, которая дала ему не только кров, но и возможность создать собственный успешный бизнес и дом для своей семьи. Именно отец научил меня ценить свободу и либерализм как наивысший идеал и ценить демократию, которую тогда представляла Англия.
До конца 1930-х годов многие члены семьи Фейн оставили Германию и переехали кто в Лондон, а кто в Нью-Йорк, где учредили вторую ветвь семейного бизнеса. Некоторые уехали только в 1938-м, после Хрустальной ночи, арестов и Бухенвальда. Один из дядей моего отца провел в Бухенвальде всего три недели, но за это время его здоровье было подорвано так, что он умер через несколько лет. Не вся семья успела выехать. Некоторые слишком долго тянули с эмиграцией и в результате погибли кто в Освенциме, а кто в Терезиенштадте.
Мой отец, которому в год моего рождения исполнился шестьдесят один год и который умер, когда мне было семнадцать, никогда не говорил ни о своей жизни в Германии, ни в особенности о жизни при нацистском режиме. А еще он никогда не покупал ничего немецкого и не говорил по-немецки. И все же в детстве я каким-то странным образом прониклась пониманием того, что еврейское происхождение моего отца следует держать в тайне, и страхом того, что если об этом узнают, то нам грозит беда. Иногда я просыпалась ночами и долго лежала без сна, представляя, как нас арестовывают и увозят в лагерь. Я изобретала способы побега и придумывала, как мы с родными будем выручать друг друга. И никогда никому не говорил а о том, что мой отец – еврей. До недавнего времени.
Не помню, когда именно меня впервые посетила мысль написать роман, основанный на истории моего отца. Помню только, что вынашивала я ее долго. О жизни в Лейпциге я знала очень мало и потому сразу решила, что это должен быть именно роман, то есть вымышленное повествование. Идеи сменяли одна другую, придумывались персонажи, и постепенно, увлеченная процессом, я сама не заметила, как втянулась в настоящее исследование. Так что эта книга, хотя и вдохновленная историей жизни моего отца, все же не о нем. Создавая эту историю, я надеялась провести в ней параллель между началом 1930-х в Германии и западным миром после экономической катастрофы 2008 года. Экономические проблемы 1920-х привели к подъему национализма, поляризации экстремистских взглядов и действий. Новые формы массмедиа (радио и кино) навязывали публике новые взгляды прямо в собственных домах и с киноэкранов. Все средства массовой информации, как старые, так и новые, были задействованы в эффективной пропагандистской работе среди населения. Так, с одной стороны, пропагандируя новые взгляды, а с другой – затыкая рты недовольным, новая власть взяла под контроль целую нацию. Сегодня мы также сталкиваемся с похожим развитием событий: рост национализма, стремительное развитие крайне правых и крайне левых взглядов, экстремизм во многих разнообразных, но одинаково ужасных формах. Выборы, которые популистские лидеры выигрывают по всему миру. Брексит. Призывы к закрытию границ и нарастание расистских настроений. Снова поднимает уродливую голову антисемитизм, причем даже в тех партиях, которые традиционно считались центристскими. По миру вновь циркулируют смехотворные слухи о заговоре евреев. О том, что происходит вокруг, люди предпочитают узнавать из соцсетей, заглатывая созданные ими пузыри фальшивой информации.
Когда такое происходит вокруг, писать роман кажется занятием не только бессмысленным, но и смехотворным. Взрослая женщина играет в игру, потакая своим желаниям, в то время как в мире столько серьезных проблем. Однако истории, рожденные воображением, имеют собственную власть. Хорошая книга может запасть читателю в сердце и втянуть его в тот мир, о котором он никогда раньше даже не задумывался. Вымышленная история может захватить читателя эмоционально, на что не способны ни самые правдивые новости, ни тем более сухие факты. Герои великих книг продолжают жить в умах поколений читателей.
Сначала я хотела написать роман с точки зрения пострадавших – евреев. Но чем больше подробностей я узнавала, тем больше мне хотелось понять, что же было в головах у других – нацистов. Как мог целый народ, глубоко цивилизованный и демократичный, сделаться вдруг столь невообразимо жестоким; как люди смогли дегуманизировать себя и других настолько, что оказались способными на чудовищную жестокость, да еще в таких масштабах? И чем больше я читала об этом, тем отчетливее понимала: то, что я хочу сказать, будет воздействовать гораздо сильнее, если мне удастся забраться в голову сторонника нацизма. Человека, которого с юности, а точнее, с самого детства пичкали ложными идеями, с рождения обучали ненавидеть. Человека, который просто не знал, что все может быть иначе. И что должно произойти с ним такого, чтобы он стал противником всего, во что верила его семья и общество?
Собирая материал для романа, я прочла немало самых разнообразных текстов, как художественных, так и документальных. Письма и дневники, написанные людьми, которые жили в то время; протокольные записи свидетельских показаний. Мне повезло найти несколько диссертаций, посвященных этой теме, и быть допущенной к семейным архивам. Я читала «Майн кампф» и ездила в Лейпциг. Во всем этом мне помогала сестра Кэтлин. Она была моим переводчиком. В Лейпциге мне посчастливилось взять несколько невероятно важных интервью. Я беседовала с доктором Томасом Тёпфером, директором Шульмузеума; с доктором Андреа Лорц, историком, чьей сферой научных интересов является именно история лейпцигских евреев, а также с доктором Хьюбертом Лангом, адвокатом на пенсии, который собирает материалы по истории евреев-юристов в Лейпциге и даже выпустил ряд книг по этому вопросу. Я много ходила по городу, исследовала разные его районы, в том числе Голис, который фигурирует в книге. Там когда-то жил мой отец и его семья. В Лондоне меня познакомили с человеком по имени Питер Хельд, который приехал в Англию подростком с одним из киндертранспортов, а до того жил в Лейпциге на одной улице с родственниками моего отца. Питер Хельд хорошо помнил всю его семью. Я встречалась с ним осенью 2016 года. К несчастью, всего несколько недель спустя он умер.
Итак, в основу моей книги легло множество документальных свидетельств и материалов, но при всем при том я хочу еще раз отметить, что она прежде всего произведение художественной литературы, вымысел. Многие исторические детали в ней были изменены в угоду требованиям сюжета. Так, образы людей, их разговоры, места, где происходили многие события, да и сами события являются плодом моего воображения, а точнее, сплавом различных фактов, иногда довольно сильно видоизмененных. К таким авторским «изобретениям» относится, например, школа для домохозяек. В Третьем рейхе действительно существовали так называемые школы невест, которые предлагали курсы домоводства. По содержанию и направленности эти курсы делились на три группы: на одних готовили будущих домохозяек «из народа», на других – жен среднего класса и, наконец, элитных невест – тем, кому предстояло выйти замуж за офицеров СС. Но Школа домохозяек, куда грозят отправить Хетти, представлялась мне скорее как своего рода высшее учебное заведение для девушек, где наряду с умением вести дом прививают хорошие манеры и навыки общения, то есть такой пансион, почему я и придумала ему отдельное название, чтобы не путать с реально существовавшими институтами.
