– Конечно. Выбирайте столик, свободных мест сегодня полно, – отвечает Лена, бросая на нас взгляд.
Вальтер снова берется за чайник. Я подношу чашку к губам, но чай оказывается едва теплым.
– Вовсе не обязательно. – Вальтер тихо продолжает наш спор. – Зато в такой стране можно быть кем угодно. Ходить в синагогу или не ходить. Стать ученым. Адвокатом. Врачом. Дружить с теми, кто тебе симпатичен. Жениться на той, кого любишь.
Он говорит соблазнительно, прямо как Гитлер. Только слова у них разные. И обещания тоже. Я мечусь между ними, как бабочка, подхваченная ураганом.
– Я никогда не была нигде, кроме Германии. И не знаю, как живут люди в других странах. А ты?
– Я тоже. – Он качает головой и снова понуро опускает плечи.
Кто же из них прав? А кто ошибается?
Подходит Лена:
– Могу я предложить вам еще что-нибудь? – В ее темных глазах тревога.
– Нет, спасибо, Лена. Мы уже уходим, – отвечает Вальтер, не сводя с меня глаз.
Я смотрю в них, погружаюсь в их прекрасную крапчатую синеву. Сколько соблазна в их взгляде, и как он притягивает меня. Но я не должна поддаваться, я должна быть сильной. Нет, надо прекращать это все, пока еще не поздно.
– Мне пора. – Отодвинув чашку, я встаю.
Глядя на Вальтера, я стараюсь видеть его тем, кто он есть на самом деле. Не обычным молодым человеком, а евреем, который только что пытался меня соблазнить.
– Да, – отвечает он и проводит рукой по непокорным волосам.
– Наверное, я не приду в воскресенье. Думаю, так будет лучше.
– Да, – повторяет он и опускает глаза. – Как скажешь. Наверное, так действительно лучше.
– И, просто чтобы ты знал, – шепчу я, проходя мимо него к выходу, – я ничего не сказала папе про отца Эрны. Духу не хватило.
3 ноября 1937 года
Перед сном я записываю в дневнике вот что:
Я знаю, что это не должно меня волновать. Ведь я вряд ли увижу тебя снова. Но почему-то я не хочу, чтобы ты думал обо мне плохо. Хотя какая мне, в сущности, разница? Ты – еврей. У тебя нет никаких прав на мое сердце. Ты и мизинца моего не стоишь. Ты ограниченный, видишь все так, как выгодно тебе. А еще ты коварный и вкрадчивый, это видно по тому, как ты пролез в мое сердце, завладел моей душой. Моим разумом. Я не могу думать ни о чем, кроме тебя, мне отчаянно хочется быть с тобой, и в то же время я знаю, что это невозможно. Все, что я прежде знала, ты перевернул с ног на голову и теперь заставляешь меня думать о том, о чем мне думать не положено. Раньше, до тебя, я была счастлива. Я умела различать правду и ложь. Теперь во мне все сломалось и перепуталось. И я хочу ненавидеть за это тебя, Вальтер Келлер. Но не могу. Неужели я влюбилась? Неужели так это и бывает?
Когда после обеда я прихожу в БДМ, то сразу вижу Эрну, она скатывает бинты. При виде меня она торопливо отводит глаза. Значит, делать первый шаг придется мне. Как же начать? Я так скучаю по тебе, моя лучшая подруга, какая же я была дура! Кстати, я тоже скрыла от тебя кое-что такое, по сравнению с чем твоя тайна яйца выеденного не стоит. Ты меня простишь?
– Привет, Эрна. Как дела?
Наши глаза встречаются. Ее, зеленые, уже не блестят, как прежде; лицо осунулось, побледнело.
– О, Хетти… – Она торопливо озирается и почти шепотом продолжает: – Я так по тебе скучаю. Ты простила меня?
– Я? Тебя?
– Я так жалею, что не рассказала тебе про нас с Карлом.
– Ох, Эрна! Это я должна просить у тебя прощения. Разоралась тогда из-за ерунды, как дура…
Но Эрна трясет головой, в глазах у нее слезы.
– Нет, я не должна была тебе лгать. Хорошие подруги так не поступают.
Я вспоминаю, как чудом удержалась, чтобы не донести на ее отца, и чувствую, что внутри у меня все переворачивается.
Эрна аккуратно укладывает скатанные бинты в коробку, закрывает ее крышкой. Потом вытирает глаза тыльной стороной ладони, и я замечаю, что руки у нее дрожат.
Молча я смотрю, как крупные слезы катятся из глаз Эрны по ее фарфоровым щекам.
– Эрна, ты и я… мы обе не идеал.
Она отвечает мне глухим смехом и сморкается.
– Только не ты, Хетти. – Эрна сворачивает носовой платок, кладет в карман. – Ты почти совершенство.
– Да ты что? – Я едва не поперхнулась. – Вот уж нет!
– Да, да, ты хорошая. – Зеленые глаза Эрны прикованы к моему лицу. – Ты всегда поступаешь правильно. Ты умная, красивая, смелая. Ты защищаешь своих друзей, даже когда они совершают ошибки. Тебя все любят. Я не достойна такой подруги, как ты.
– Ох, Эрна, если бы ты знала. Я совсем не такая, как ты думаешь…
– Что ты имеешь в виду?
– Я все тебе расскажу, только дай слово…
– Конечно! Я не проболтаюсь!
Но мы уже не одни. Слишком много ушей вокруг, слишком близко. Мое сердце громко стучит. Мне мучительно хочется поговорить с Эрной о Вальтере, но здесь это слишком опасно. И потом, я ведь не собираюсь видеться с ним снова, так что с разговором можно и подождать. До лучших времен, когда мне будет не так больно. Быть может, настанет день, когда вся история с Вальтером превратится для меня в забавное приключение. Вот тогда мы и посмеемся над ним с Эрной. Не раньше.
– Не здесь, – говорю я. – И не сейчас. Особенно не сейчас.
– Хетти…
В комнату входит фройляйн Акерман, и болтовня сразу стихает.
– Хайль Гитлер! – приветствуем ее мы.
– Хайль Гитлер! – отвечает она с улыбкой и раскрывает медицинскую сумку.
В воскресенье я просыпаюсь еще до рассвета. Тихий дом полон мерным дыханием спящих обитателей. На встречу с Вальтером я не иду, так чего же тогда я лежу здесь с открытыми глазами? Я долго ворочаюсь с боку на бок, но сон не возвращается ко мне, и я решаю встать. В конце концов, выгуляю собаку, раз уж проснулась.
В мертвой тишине дома я крадусь на кухню, беру Куши и возвращаюсь с ним в прихожую, где надеваю пальто, шляпу и перчатки и выхожу из дома, тихонько затворив за собой железную калитку. Выбор маршрута для прогулки я предоставляю Куши. Пес решительно сворачивает к реке. Я тяну его за поводок в другую сторону, но напрасно. Впрочем, Вальтер ведь все равно не придет, так почему бы не пойти туда, куда хочет Куши?
Небо на востоке уже светлеет, когда я приближаюсь к мосту. На середине его горбатого пролета я подхожу к каменным перилам и, как делала уже много раз раньше, смотрю вниз, на текущую подо мной воду. Вдруг кто-то появляется на пустынной дороге, и я поднимаю голову, а Куши, который пристроился было у моих ног, вскакивает и радостно молотит меня хвостом по икрам.
