– И ли роскошную квартиру на Елисейских Полях.
– Я приносил бы тебе завтрак в постель, а потом шел писать любовные стихи, чтобы продавать их за большие деньги.
И мы оба хохочем.
– Но Куши придется взять с собой, – добавляю я, отсмеявшись. – Я без него не могу.
– Конечно, почему нет. Как думаешь, он говорит по-французски?
Я тычу его локтем в бок, а он снова меня обнимает.
– Если мы убежим с тобой, Хетти Хайнрих, то знай, я никогда не выпущу тебя из объятий. Так и буду липнуть к тебе все время.
У моста мы расходимся, и я только тогда взглядываю на часы. Оказывается, уже почти десять. Вот черт! Всю дорогу назад мы с Куши бежим. Только у поворота на Фрицшештрассе я, выбившись из сил, перехожу на шаг. Огибаю дом, где раньше жил Вальтер, и сразу вижу: под нашей вишней стоит, прислонившись к ограде, какой-то человек – худой, долговязый, нескладный. Томас. Он-то что тут делает?
При виде меня он расцветает:
– Привет! Вот и ты. А я думал, что ты еще не выходила, ждал тебя здесь. Хочу пригласить тебя погулять, если ты, конечно, не против.
Кадык на его горле ходит вверх и вниз, такой острый, что, кажется, вот-вот прорвет тонкую кожу.
– Давай отложим до другого раза. Сегодня я уже погуляла.
– Ты такая красная. – Он внимательно смотрит на меня.
– Бежала, – тут же отвечаю я. – Я опаздываю, и мне жутко влетит, если я не войду в дом сейчас же.
– Ну, может, просто поговорим? Не обязательно идти гулять, можно посидеть в кафе или…
– В другой раз, Томас. Просто сегодня неудобно. Может, через неделю?
Не давая ему ответить, я прохожу с Куши в калитку, захлопываю ее прямо у Томаса перед носом, взлетаю по ступенькам и исчезаю за дверью. Он стоит на улице и смотрит мне вслед.
У всякой нашей мысли есть, по крайней мере, две стороны. У всякого поступка тоже. Но люди обычно предпочитают видеть лишь одну. И только ты, Вальтер, помогаешь мне видеть две стороны сразу. Или три. Или четыре. С тобой мир становится другим, не таким, каким я знала его раньше. Не таким, каким мне его показывали. Я знаю, что ты шутил, когда говорил со мной о побеге, и все же не могу не думать об этом. Однажды ты сказал: «Представь, что мы живем в свободной стране, где можно быть кем угодно». Вот я и представляю себе нас в чужом городе. Представляю его улицы, дома, людей, которые ходят по этим улицам, как они себя ведут. Но особенно ясно я вижу нас с тобой, милый Вальтер. В той стране никто не знает, что ты еврей, а если бы и знал, то это ничего не изменило бы, ведь там никто не обращает внимания на такие вещи. Никто не оглядывается на нас, когда мы идем по улице, держась за руки, садимся за столик в кафе, заходим в кино или танцуем, никто не пугается нашей свободы. И я спрашиваю себя: а что, если бы так было здесь, разве это было бы так уж плохо? А еще я не могу удержаться и представляю, как мы живем с тобой во грехе и делаем все то, что делают любовники. И эта мысль приводит меня сразу и в восторг, и в ужас. Но я знаю, этого не будет никогда, и поэтому я пишу об этом здесь, в моем дневнике, который никто, кроме меня, не прочитает.
19 декабря 1937 года
Пряча руки в карманы подбитого мехом пальто, я спешу к месту нашей встречи. Стоит время самых долгих ночей, на улице еще совсем темно. Резкий ветер теребит волосы, от него немеет лицо.
Вальтер уже здесь, ждет меня, сидя на парапете моста и нахохлившись, точно воробей. Я подбегаю к нему, и он сразу принимает меня в свои объятия.
Укрытая полами его пальто, я прижимаюсь к нему и чувствую себя в тепле и безопасности. Вальтер нежно целует мои губы.
– Я смотрел, как встает солнце. – Он взмахивает рукой в направлении светлой полосы неба за его спиной; наши лица почти соприкасаются, и я чувствую его свежее, мятное дыхание. – Так красиво, – говорит он, не сводя с меня глаз.
Рядом скулит Куши. Замолкает и тут же начинает снова. Оторвавшись от Вальтера, я наклоняюсь, чтобы погладить пса.
– Отпусти его, – советует мне Вальтер, держа пальто нараспашку. – Пусть бежит по своим собачьим делам. А ты нужна мне здесь.
Я снимаю поводок с Куши, и он, радостно виляя хвостом, тут же уносится на тропу, которая ведет вдоль реки. Как мало собакам надо для счастья!
Вот бы и людям так.
Мы идем, прижавшись друг к другу, переплетя руки. Поле, где росла пшеница, лежит по-зимнему нагое: борозды темной земли закостенели в ожидании весеннего тепла, которое отогреет их, разбудит дремлющую в них жизнь. За ним тянутся вверх буки, без листвы тощие, как руки скелетов. Деревья стоят в несколько рядов, и кажется, будто это целый густой лес, уходящий до самого горизонта. По полю носится Куши, то пропадая на фоне темной земли, то появляясь.
Но вот Вальтер опять целует меня, и мир вокруг исчезает.
Остаемся только он и я – два тела, прижатые друг к другу. Да еще твердая земля под ногами и гладкая подкладка его пальто, скользящая по тыльным сторонам моих ладоней.
Ощущение растворенности в Вальтере прерывает чей-то отрывистый кашель.
– Что это было? – шепчу я.
– Где?
– Какой-то звук. – Я застываю от страха.
Вальтер оглядывается через плечо. Вокруг все неподвижно.
– Я ничего не слышал. – Его взгляд возвращается ко мне.
Я внимательно оглядываю все вокруг. Высокий берег, покрытый жухлой травой. Под ним тропа, по которой мы пришли. Деревья. Мы стоим затаив дыхание.
Кр-рак. Этот звук не спутаешь ни с чем: хрустнула под чьей-то ногой мерзлая ветка. Там, на высоком берегу, кто-то есть.
Куши вприпрыжку бежит к нам через поле и с отчаянным лаем бросается наверх.
Испуганные глаза Вальтера широко открыты.
– Кто там? – кричит он.
Тишина. Не слышно даже лая. Только кое-где шуршит на ветру не опавшая мертвая листва, да течет река.
– Стой здесь, – шепчу я и, едва дыша от страха, лезу по холму вверх. Там тропинка. По ней торопливо уходит прочь человек – долговязый, тощий, с узловатыми коленками, в черной куртке с воротником, поднятым от мороза. От страха у меня подгибаются ноги. Я замечаю, что Куши вьется вокруг него, приглашая поиграть. Значит, это не чужак.
Меня тошнит.
– Пошел прочь, тупая скотина, ублюдок!
Человек наклоняется и грубо отталкивает от себя Куши. Песик отлетает и едва сохраняет равновесие, но тут же возвращается, – наверное, ему кажется, что это такая игра. Парень выпрямляется и оглядывается. Наши взгляды встречаются.
– Томас, – сиплым голосом говорю я, но он не слышит.
Он снова кричит на Куши и даже прицеливается дать ему пинка. Но поворачивается и убегает, хлопая полами расстегнутой куртки.
