4 февраля 1939 года
Вечеринка в разгаре, когда появляемся мы с Томасом. Двое взрослых парней в форме гитлерюгенда встречают нас у двери, вычеркивают наши имена из списка, и мы входим в бар.
Проталкиваемся к стойке бара через прокуренное помещение. Вонь невозможная, меня сразу начинает тошнить. Я замечаю Эрну. Она стоит, окруженная стайкой девочек в форме БДМ. Машет мне и Томасу, а мы ей. Томас покупает нам шерри. Я делаю большой глоток, надеясь, что этот сладкий, целебный вкус поможет преодолеть тошноту. На нас обращают внимание, все хотят посмотреть на меня. Я чувствую чужие взгляды, но они лишь скользят по мне, а останавливаются, как всегда, на Эрне – прелестной, как статуэтка.
Ничего удивительного, что Карл так на нее запал. Бедный милый Карл.
А Эрна как будто не замечает, как на нее все смотрят. Мы стоим, наблюдая за скованными движениями танцующих. Еще бы, под надзором кружащих по бару офицеров гестапо не повыкрутасничаешь, это тебе не Америка. Я быстро проглатываю шерри, и в груди разливается приятное тепло, голова немного кружится. Тошнота отступает. Томас улыбается мне со своего места: он отошел поговорить с парнем в военной форме и ухарски заломленной набок армейской фуражке.
– Еще хочешь? – одними губами спрашивает он у меня.
– Да, пожалуйста, – так же отвечаю ему я.
Томас и тот парень подходят к нам с напитками, и мы начинаем болтать, все четверо. Оркестр играет новую мелодию. Танцевальная площадка снова заполняется.
– Потанцуй со мной, – просит Томас, протягивая мне руку.
Обняв за талию одной рукой, он ведет меня на танцпол, где мы то и дело сталкиваемся с другими парами. Наши шаги не совпадают по длине, и я все время натыкаюсь на него. А вот тело Вальтера словно скроено по моей мерке, так что наши шаги совпадали идеально. Через плечо Томаса я смотрю на Эрну, которая что-то шепчет парню в форме. Фуражку тот уже снял, белокурые волосы растрепаны. Я чувствую на себе взгляд Томаса, знаю, что он хочет, чтобы я смотрела ему в лицо, но не могу. Не хочу.
Снова кружится голова. Зря я, наверное, пила, а тут еще дым, все вокруг разгоряченные, потные. Оркестр грохочет, слышны взрывы смеха. Слишком громко.
– Мне нужно на воздух, – шепчу я Томасу и прислоняюсь к нему из страха упасть в обморок.
– Конечно. Пойдем на улицу. – Одной рукой он крепче стискивает мою талию, другой подхватывает под локоть и ведет к выходу. Свежий воздух ударяет мне в лицо, и я сразу чувствую себя лучше. Мы обходим милующиеся прямо у дверей парочки и встаем, прислонившись спиной к стене. Несколько глубоких вдохов – и в голове у меня начинает проясняться.
– Спасибо, – говорю я и улыбаюсь Томасу.
– Давай найдем где-нибудь уголок потише. Ты ведь тоже хочешь, правда? – Он жадно смотрит на меня.
Я киваю, радуясь свежему воздуху и тому, что тошнота ушла. Томас берет меня за руку и ведет в небольшой парк через дорогу. Там мы находим скамью, с двух сторон прикрытую деревьями. Фонарей в парке нет, и без назойливого света и шума здесь хорошо и спокойно.
И вдруг я уже лежу, упираясь спиной в подлокотник скамьи, а Томас нависает надо мной. Потом он наваливается на меня, грубо и жадно проталкивая в мой рот свой язык. У него вкус пива и сигарет. Томас опускается на меня всей тяжестью своего тела, так что подлокотник больно впивается в спину. От неожиданности я не могу пошевелиться. Вальтер был мягкий и легкий. А Томас весь какой-то жесткий, неподатливый. Я чувствую, как в его штанах наливается твердая выпуклость, и он начинает с силой тереться пахом о мое бедро.
Надо стряхнуть его с себя, иначе я задохнусь. Но Томас держит цепко, не вырвешься. Его рука ныряет в вырез моего платья, нашаривая там мою грудь, колено раздвигает мои ноги. В панике я верчу головой, пытаюсь вытолкнуть его язык изо рта. Но он прижал мне руки. Тискает мою грудь так, что становится больно, и, как я ни стараюсь противиться колену, его вес давит на меня. Томас оказывается сильнее. Вот он задирает мне платье, его пальцы больно вцепляются в бедро. Нет, нет, нет! Пожалуйста, не надо. С удвоенной силой я начинаю отбиваться от навалившейся на меня тяжести. Он уже добрался до моих трусиков и теперь тянет их вниз, путаясь, царапая ногтями, до того ему не терпится.
Перепуганная, я отбиваюсь уже по-настоящему, воплю ему в рот. Еще несколько секунд он не поддается, продолжает напирать, но вдруг ослабляет хватку. Слезает с меня и садится рядом. Дышит так глубоко и часто, что грудь ходит ходуном.
Мы смотрим друг на друга. Я поджимаю ноги, обхватываю себя руками, превращаясь в плотный шар.
– Какого черта! Вот ведь дерьмо! – Не вставая, Томас отодвигается от меня подальше.
– Почему ты не остановился? Мне было больно, – всхлипываю я.
Мысленно я перебираю все, что мы говорили и делали до этого. Что я такого сказала, чем спровоцировала его? Почему он решил…
Томас упирается локтями в колени, опускает голову на руки. Его трясет.
– Прости, Хетти. Меня занесло. Я не хотел сделать тебе больно.
Дрожащей рукой я вытираю рот.
Неужели это случилось со мной?
– Черт! Черт! Черт! Я слишком много выпил. Прости, пожалуйста. Ты сможешь меня простить?
– Все… все в порядке, Томас.
– Проклятье! Просто ты мне так нравишься. Серьезно. Если бы ты знала, как ты мне нравишься. Как сильно я тебя люблю. И как давно. Зря я на тебя так навалился.
Меня начинает бить крупная неудержимая дрожь. Я еще плотнее прижимаю колени к груди, стараюсь стать меньше, незаметнее. Значит, это была не моя вина.
– Никогда больше так не делай, слышишь?
– Дело в том, Хетти, что я давно этого хотел. А потом понял, что делаю все неправильно. Вот и решил: сейчас или никогда. Понимаешь?
– Сейчас или никогда – что?
Я оправляю платье. Спину ломит там, где в нее врезался подлокотник от скамьи, грудь тоже болит. Хоть бы меня перестало трясти, хоть бы вернуться скорее в бар, а еще лучше – домой.
Я думала, что знаю тебя, Томас. Но похоже, я ошибалась.
– Я всегда был трусом. Мне не хватало смелости.
– О чем ты? Я считала, что мы с тобой друзья. Только друзья, и все.
– Я долго думал об этом и решил, что надо быть смелее. Надо показать тебе, как сильно я тебя хочу, то есть дать тебе это, то, чего ты хочешь. Знаешь, Хетти, когда я увидел тебя с ним – с тем ублюдком! – Томас сжимает кулаки, стискивает зубы. – До сих пор не могу забыть.
Гнев комком желчи подкатывает мне к горлу.
– И чего же я, по-твоему, хочу, а, Томас? За кого ты вообще меня принимаешь? Как ты смел подумать…
Надо уходить от него. Он спятил, несет сам не знает что. Я встаю и, хромая, иду к выходу из парка.
Он срывается со скамьи, бежит за мной, хватает меня за руку:
