– Подожди! Слушай. Я извиняюсь, ладно? Я все не так понял. Совсем не так. Я всегда все неправильно понимаю, когда речь идет о девчонках. Но я не могу не ревновать тебя, ведь я никогда не хотел никого, кроме тебя. Ты лучшая девушка на свете. Но ты всегда была такой недоступной. И дом у тебя такой… большой, шикарный. В общем, до тебя всегда было не дотянуться. Как будто ты ангел. Даже в детстве ты была не такой, как все. Меня все задирали, а тебе как будто не было до этого никакого дела. Ты просто дружила со мной, и все. Но дружила как-то свысока, как будто жалела. И если меня переставали дразнить, то только потому, что рядом была ты. Ты спасала меня, а я никогда не мог ответить тебе тем же. А мне так хотелось произвести на тебя впечатление. Я прямо из кожи вон лез. Хотя и знал, что надеяться мне не на что. Разве такая девушка, как ты, захочет быть с таким растяпой, как я. – Томас переводит дух, носком ботинка ковыряя землю.
Голова у меня идет кругом, я снова чувствую прилив тошноты.
– Это неправда, Томас, – вздыхаю я, внезапно устав. – Ты всегда мне нравился, но только как друг. И я никогда тебя не жалела.
– А потом было… то страшное утро. Когда я увидел тебя с ним. – Лицо Томаса искажает гримаса отвращения. – Время шло, а я все никак не мог забыть то, что видел. И понять тоже не мог. Так и мучился. И вдруг до меня дошло: не такое уж ты совершенство. У тебя тоже есть недостатки, такие же, как у всех нас. А значит, у меня есть шанс. И, когда я сообразил, что тот еврей просто обвел тебя вокруг пальца и ты сама ни в чем не виновата, я смог тебя простить. И никому не рассказал о том, что видел, держал язык за зубами. Был терпелив, чертовски терпелив! Так разве я не заслужил маленького поощрения, а?
Я смотрю на него в упор. Во рту становится кисло.
Не хочу быть ничьим трофеем.
– Мне до сих пор хочется вздуть его как следует. – Томас переступает с ноги на ногу и поправляет очки.
– Не получится. Он уехал в другую страну, так что забудь о нем, – холодно сообщаю ему я.
– Слава богу хоть за это! – Он шумно выдыхает, потом хватает меня за руку и, не сводя с меня глаз, говорит слегка заплетающимся языком: – Мне жалко, что я так на тебя набросился, честно. Я больше не буду. Но, Хетти, пожалуйста, будь моей девушкой. Я с ума сойду, если ты не будешь со мной.
Когда Томас наконец доставляет меня к парадной двери нашего дома и я вхожу в прихожую, выясняется, что у папы гости.
– Герта, это ты? – слышу я его голос из гостиной.
Больше всего на свете мне хочется подняться к себе, юркнуть в постель и провалиться в черное забытье сна.
– Да, папа, я вернулась с танцев.
Что бы ни случилось, оставайся верна себе. Это слова Вальтера. Для меня они стали заветом, спасательным кругом, который не дает мне захлебнуться в омуте отчаяния.
Одного из гостей папы я знаю по газетам. Это Тео Грац, глава лейпцигского отделения гестапо. Мэр Шульц тоже здесь, еще двоих я вижу в первый раз.
– Входи же, Герта, дорогая. Не стой на пороге, подойди к нам, позволь похвастаться перед господами своей прелестной дочуркой!
Папа, раскрасневшийся от сытной еды и хорошего вина, подзывает к себе и широко раскидывает руки, точно готовясь принять меня в свои объятия. Мужчины встают и кивками приветствуют меня, когда я подхожу к ним. На плечо ложится папина рука.
– Моя восхитительная дочь, – объявляет он громко. – Семнадцать лет, а уже налилась, что твое яблочко. – (Мужчины хохочут в ответ.) – Красотка, а? – добавляет он, оглядываясь на них.
Мне хочется убежать, но приходится терпеть. Я стою в окружении мужчин, а они осматривают меня с головы до ног, точно породистую кобылу.
Папа смеется и треплет меня по волосам.
– Правда, она у нас с норовом, ну да ничего: один семестр в школе для домохозяек – и будет как шелковая. Успокоится. Со временем станет кому-то прекрасной женой.
Мужчины кивают и улыбаются.
– Где мама? – шепотом спрашиваю я.
– Ушла спать, – таким же шепотом отвечает папа и уже нормальным голосом добавляет: – А нас, мужчин, оставила заниматься делами.
– Да, мне и самому уже пора, – подхватывает Грац, глядя на часы. – Надо еще отослать отчет обо всем этом в Дрезден, причем до девяти утра. Так что, может быть, продолжим?
– Конечно. – Папа мгновенно становится серьезным. – Иди к себе, дорогая. Сон красоты – важное дело для девушек.
– Доброй ночи, папа. Доброй ночи, – прощаюсь я с гостями.
В прихожей я без сил падаю на скамью: надо еще снять туфли. Но у меня так ноет все тело, что я боюсь не справиться с этим пустяковым делом. Так и сижу, привалившись спиной к стене, гляжу на свои ноги, слушаю голоса из гостиной.
– …По предварительным оценкам, около пятнадцати тысяч в одном только Лейпцигском округе. Очевидно, мы плохо работали, Сопротивление перекинулось на другие города Саксонии. В Дрездене хорошо известно…
Кажется, это голос Тео Граца. Я прислушиваюсь.
– И вы знаете, где сосредоточены их центры? – спрашивает папа.
– Преимущественно в рабочих кварталах – в Плагвице и вокруг. Среди них есть коммунисты. А есть просто смутьяны. Но их много, и не обращать на них внимания нельзя. Хотя бы потому, что это в основном молодежь. Они лупят парней из гитлерюгенда, обзывают их снобами и ханжами, активно ищут драки.
Голоса смолкают. Я слышу, как часто бьется сердце. Неужели это и есть то, чем занимается герр Беккер? Он, конечно, уже не молод и никогда не принадлежал к рабочему классу, но все возможно. Или это другая группа Сопротивления? Что, если их не одна, а много и они разбросаны повсеместно, не зная друг о друге? У меня появляется проблеск надежды, начинает казаться, что еще не все потеряно.
– Напишите в Дрезден, что мы примем быстрые и самые решительные меры, – говорит папа. – Нельзя позволить, чтобы смута развивалась и дальше. Под вывеской борьбы с марксизмом мы начнем массовое преследование и вырвем недовольство с корнем, вытопчем его сапогами, если понадобится. Примерно накажем пойманных… чтобы другим неповадно было…
Голоса согласно рокочут.
Кто-то откашливается.
– Мне пора, Франц. Благодарю за гостеприимство…
Поспешно скинув туфли, я на цыпочках подбегаю к лестнице и бесшумно скрываюсь в темноте верхнего этажа.
5 февраля 1939 года
Утром я сразу вспоминаю подслушанный накануне разговор о молодежных шайках города Лейпцига. Но, увы, ни яркий солнечный свет, ни ранний час не помогают мне найти ответ на вопрос, что с этим делать.
Я брожу по комнатам нижнего этажа, по пятам за мной ходит Куши. Надо как-то сообщить об этом герру Беккеру. Знаком ли он с вожаками шаек? Надо их предупредить. Мне становится все больше не по себе. Атмосфера сгущается, совсем как перед Хрустальной ночью в конце прошлого года.
