Я замолчал, и Гномозека стал говорить.
Что гномы раз в месяц уходят вниз, даже ниже древних подземелий, туда, где кровь греет жар древней упавшей звезды. Дворфич слегка покраснел, и не стал уточнять, для чего именно гномам надо к звёздам, а я не стал спрашивать — слова Кента я помнил. «К своим женщинам».
Оказалось, что вход в те пещеры кто-то замуровал, и гномам, Дворфичу в том числе, пришлось долго выколупываться оттуда на обратном пути. А там древняя гномья же магия, настроенная на защиту.
В общем, гномам пришлось долго снимать свои же заклинания, чтобы выбраться из своих же подземелий.
Этот кто-то посадил Тегрия Палыча, который в это время в гномьих пещерах следил за оборудованием, в железный ящик. Вытащили его оттуда еле живым и обезвоженным, но Дрокус Хауз всё же знает своё дело.
И тут же случилась эта катавасия в саду, где уже почти собрали урожай мангольеров.
— Я подозреваю, что кто-то оставил один плод на дереве, — кивнул Дворфич, — Может, подговорил гоблинов. Следов уже не найти, гоблинов этих, как ты знаешь, не осталось.
— А Дафна Дубыня?! — сразу же вспомнил я.
— О, а вот тут вы молодцы, Гончар, твоя группа. Госпожа Манюрова дала ей некромяту, что позволило подморозить древесный сок. Так оказалось легче их отделить. Это ты подсказал?
Я пожал плечами.
— Земледелец очень силён в тебе, Георгий.
— Гармаш Дворфич, я не очень этому рад.
— Узнаю слова твоего отца, — усмехнулся Гномозека, — Почему самые великие таланты получаются из тех, кто отрицает своё предназначение?
Мне совсем не хотелось слушать нотаций по поводу того, что стоит принять свою судьбу, и я спросил:
— Но как Кент спас гномов?
— А… ну… — Дворфич опять замялся, почесал затылок, — Путь вниз, к древней звезде, долгий, и гномы берут с собой еду и питьё. Но оказалось, кто-то отравил напитки.
Я округлил глаза.
— Как так?!
— Тут всё сложно, — серьёзно сказал Дворфич, — В древних подземельях по пути гномы забегают в портал до одной гималайской таверны… Кхм, впрочем, неважно, мы ещё разберёмся с этим.
Я замолчал, поражённый. Слова Гномозеки калёным клеймом прошлись по моему мозгу.
«Портал»! «Гималайская!» «Таверна!»
Мой отец был в Гималаях, Тегрий Палыч упоминал про Белого Гнома в этих горах, и гном Молчарь сказал про таверну. Всё сходится.
— Георгий, ты в порядке?
— Да, Гармаш Дворфич. Так что там с ядом?
— Одну бутылочку гномы прихватили всё же из пещер. И она оказалась противоядием, это потом сказал наш гномий алхимик.
Я не сдержал усмешки. Всё-таки настойка Кента так понравилась гномам, что они-таки решили взять с собой, когда пошли к своим «звёздам».
— Это которая, как выпивка в Белом Гноме, да?
— А что, Молчарь так сказал? — удивился Гномозека.
— Ну да, — вырвалось у меня, и я тут же захлопнул рот.
Твою же за ногу, Гончар, отрезать тебе язык.
Вот пусть Кент ещё тот придурок, но блин, его зелье завалило огра, мангольера, да ещё позволило мне целёхоньким пробежать через грядки капусты-до-хруста. Ну, не целёхоньким, но успешно отрастающим обратно, в здорового Гончара.
Гармаш Дворфич долго смотрел на меня и улыбался. Потом сказал:
— Иннокентию удивительно везёт. И на друзей тоже, — гном помахал пальцем, — Уж сколько я его выходки терплю… Он тебе рассказывал, какие приключения его группа испытала в Египте?
— Э-э-э…
— Знаешь, в Египте свои традиции, и останки древних игроков принято бальзамировать, помещать в саркофаги. Так вот бинты, в которые они обмотаны… ну, по мнению Иннокентия, должны применяться в приготовлении зелий.
Гномозека засмеялся и рассказал, что Иннокентий заменил бинты у самого Ра, древнего игрока десятого уровня.
— Заменил?
— Ну да. На трехслойную туалетную бумагу, нюбсы знают толк в комфорте. Очень-очень мягкую, как тогда сказал Иннокентий. Ему почему-то казалось, что это веский довод в его защиту.
Гномозека сейчас смеялся, но сказал, что тогда всё было серьёзно. Группе Тотема, в которой состоял Иннокентий, пришлось провести неделю в египетском «Сито», и египетское общество было очень разъярено.
— Знаешь, в каждых странах свои предубеждения. Наше общество такое… разное, — кивнул Гармаш Дворфич, — Но всё же иногда Иннокентий перебарщивает.
— Как же он до мумии добрался-то?
— Он как-нибудь сам тебе расскажет, — сказал гном, а потом достал из кармана ключ, — Откуда это у тебя?
Мне пришлось рассказать, что мы ходили к Тегрий Палычу насчёт тренировок по нубоболу. Я сразу же описал, каким странным был наш куратор, в очках, лицо будто меняющееся.
Мы ещё подумали, что это с похмелья, или от выпивки Кента…
— Блин, — вырвалось у меня, и я попытался сгладить свою оговорку, — Ну, вы говорили же раньше, что он гномам настойки делает…
— Георгий, продолжай, секреты школы оставим на потом.
В общем, когда я дошёл в рассказе до ворот сада и до того, что я не захотел открывать их ключом, ректор вдруг спросил:
— Не захотел?
— Ну… нет.
Он долго всматривался в меня.
— Георгий, сразу скажу тебе: ученик первого курса не мог взломать замок сада Баттонскилл.
— Я… ну… я не знаю, Гармаш Дворфич, но это правда.
— Я верю тебе. Думаю, что твоя мама знала бы ответ, если была бы тут.
Мама. Адская Гончая, как её прозвали… И мой взлом вроде как передался по наследству.
— Вы не думаете, что они злодеи? — ещё раз с надеждой спросил я.
Мнение ректора Баттонскилла о моих родителях было очень важным для меня. Но, как я и ожидал, Гармаш не пошёл против воли Министерства.
— Чекан и Гончая сделали то, что сделали, — вздохнув, ответил Гномозека, и шёпотом добавил, — Другой вопрос, что с нами было бы, если бы они этого не сделали?
Мне кажется, или у меня навернулась слеза. Да нет, наверное, просто долго не моргал, поэтому.
Я чувствовал, что между мной и родителями незримая стена, выстроенная обществом игроков и Министерством. Но вот такие моменты позволяли словно протянуть руку через окошко, чтоб коснуться.
— Спасибо, Гармаш Дворфич.
— В любом случае, разбойник в тебе очень силён, совсем не уступает земледельцу, — Гномозека улыбнулся, — Как я счастлив, что всё наше деление на классы не более, чем магическая формальность.
— А у себя в кабинете вы говорили по-другому, — удивлённо сказал я, — Что система очень важна, что ограничения дают возможность готовить больше магов.
