– Мы должны уехать, Элиа. Утром.
Элиа кивнул. Он не стал спрашивать почему. Он делал то, что требует от него старейшина. Я воспользовалась моментом, бросая на них неодобрительные взгляды, и протиснулась мимо него, задела его плечо и стукнулась коленом о дверь, прежде чем успела улизнуть. Но следом я почувствовала, как он обхватил меня рукой и затащил обратно в повозку. Завизжав, я отбивалась. Пнула его и шлепнула по лицу, пока он не прижал к моему рту тряпку. Я хватала воздух, ощущая сладкий аромат травы, которую Зан Захрай обычно использовала, чтобы забрать боль.
– Сон-трава? – недоверчиво спросила я и тут же почувствовала, как силы покидали меня, а мой голос превратился в протяжное эхо. – Ты хочешь меня отравить?
– Не отравить, – услышала голос Элиа. Я чувствовала, как слабели мои мышцы, и я начала оседать в его руках.
– Лишь защитить, Фия. Я просто хочу защитить тебя.
За его спиной я видела огни, которые постепенно гасли.
Они сияли через открытую дверь повозки Элиа. Мой народ проснулся от шума. У нас, стэндлеров, всегда был чуткий сон. Мы бежали, когда начинало пахнуть жареным. Шум свидетельствовал об этом. Шум или мертвая тишина.
– Фия, – мягко произнес Элиа, но я уже не могла ему ответить.
Мой мир начал вращаться, а вместе с ним и мои мысли. Он предал меня. Сделал меня безвольной, накачав лекарством.
Тихие слезы бежали по моим щекам.
– Фия, скажи что-нибудь.
Но я не сказала, да и не могла бы ничего сказать. Моя гордость оказалась зажатой где-то между Медным городом и его повозкой. Там, где я уже не могла с ним связаться.
– Скажи мне, как звали того мужчину. Я должен знать!
«Этан», – подумала я.
Но им я этого не сказала. Не после того, что они со мной сделали.
13
София
Золотые талеры искали меня. Они подкрадывались, плывя в тумане, погружались в него и вновь выныривали. Я протянула к ним пальцы. Я должна дотронуться до них. Обладать ими и спрятать в кармане своей юбки, чтобы при каждом шаге они лязгали друг о друга, как металлические диски моего бубна. Но как только я прикоснулась к ним, они расплылись.
Черная краска капала на мою руку, ровно окрашивая ее. Она была горячей и плотно прижималась к коже, словно таким образом обновляла ее. А потом краска застыла. Меня словно сковало льдом. Я чувствовала, как она медленно все крепче обхватывает меня, пока не смогла больше двигаться. И затем…
Громкий удар вырвал меня из сна. Осколки которого лежали передо мной, а затем окончательно исчезли в небытие.
На лбу выступил пот и смешался с соленой водой на щеках. Сквозь прикрытые веки я видела, как лучи теплого летнего солнца осторожно проникали в повозку через окна. Мне не нужно было осматриваться, чтобы понять, где я находилась. Я чувствовала запах табака и пряностей, которые впитались в каждый сантиметр этой повозки. Скрипя зубами, сжала руки в кулаки. Сегодня прольется кровь Элиа за то, что он сделал со мной вчера.
Я попробовала открыть глаза, и после нескольких попыток мне с трудом удалось это сделать. Ресницы приклеились друг к другу. Я смотрела сквозь них, как сквозь завесу, и могла лишь неторопливо улавливать окружавшие меня образы. Рассматривала потолок повозки Элиа, где висели музыкальная подвеска и пучки базилика. Рядом с кроватью – платок его матери, который она надела во время своего рокового выступления. Это единственное, что не было разорвано зубами и когтями кошки.
Я быстро осмотрела окрестности. Элиа нигде не наблюдалось, что было хорошим знаком. Иначе я, возможно, выцарапала бы ему глаза, настолько у меня закололо под ногтями.
Прошлой ночью он сидел рядом со мной, не в силах ни подойти, ни прикоснуться ко мне. Затем он ушел. Я хотела дождаться его возвращения, но потом гул голосов моего народа сморил меня. Я не знала, сон-трава ли заставила меня уснуть или боль от их предательства закрыла мне глаза.
Да, я чувствовала себя преданной. Униженной. Разбитой.
Свобода и семья – наши главные принципы. Элиа забрал у меня и то и другое.
«Яна», – подумала я. Он так грубо оттолкнул ее, что даже мне стало больно от давления его пальцев на ее плече. Она просто хотела помочь мне, как и всегда.
Это было его первой ошибкой. Второй стало то, что он не слушал меня. Поставил свою волю выше моей. Как только я вступлю в наследство своего отца, он поплатится за это.
Элиа Леану будет не до смеха. Я поклялась себе в этом. Мы долгое время были друзьями.
Я вытерла лицо и попыталась выпрямиться. Все еще ощущала сладкую дымку сон-травы, которая тормозила связь между моим мозгом и конечностями. Мысли вращались по кругу. Я попыталась справиться с головокружением. Медленно поднялась. Ноги покалывало, пока я приближалась к закрытой двери. Подрагивающими пальцами схватилась за дверную ручку и…
– Проклятье! – выругалась я. Она была закрыта. Элиа Леан запер меня в своей вонючей повозке. Разозлившись, я топала ногами, пока с потолка не посыпалась пыль.
Ладно!
Я подошла к окну и отодвинула засов. Громкими оскорблениями я бы заставила его выпустить меня.
Если его раздражало «Ваше Пустейшество», справится ли его достоинство с теми ругательствами, которые я знала. Он не имел права запирать меня, как птицу.
На улице народ разбирал палатки. Женщины набивали свои сумки бельем, которое висело на натянутых веревках. Мокрые же вещи оставляли высыхать на крышах наших повозок. Зан Захрай не шутила, когда говорила, что мы отправляемся в путь. Но прямо сейчас? И все из-за глупого сна? Отчаянное шипение царапнуло в моем горле.
Мой взгляд метался из стороны в сторону. Выискивая предателя за каждым углом. Но, к сожалению, не было и намека, что он где-то поблизости.
– Элиа! – сердито закричала я. Когда женщины моего народа увидели меня, они как по команде опустили глаза.
– Вытащите меня отсюда!
Они никак не отреагировали. Тогда я поняла, что это Зан Захрай и Элиа приказали моему народу держать меня в плену в этой повозке. Я фыркнула и попыталась пролезть через крошечное отверстие. Безуспешно. Элиа предусмотрел и это.
– Когда я вступлю в наследство, вы поплатитесь за это! – крикнула я им. Но даже Ама и Сабья, которых я хорошо видела, не восприняли мои слова всерьез. Я была бессильна. И все еще заперта. Я старалась изо всех сил, чтобы мой голос обрушился на них. Но возгласы становились все жалобнее, печальнее, приглушеннее. Я умоляла их освободить меня. И когда ничего не помогало, старалась с той детской неуклюжестью, с которой всегда Натия, Килиан и Луна выходили из трудного положения.
– Я должна выйти!
– Тогда выходи! – Я услышала тихое шипение рядом с повозкой и обнаружила Натию за бочкой. Ее темно-русые волосы торчали во все стороны, а щеки измазаны землей, словно она пыталась сделать макияж.
