– Тебе лучше уйти, – спокойно говорю я и свистом подзываю к себе Ирраха.
Он с тревогой смотрит на волка, потому что в Ауруме таких нет. Но тут его взгляд скользит по серебристому, безупречному меху Ирраха.
– На рынке за него немало деньжат отвалят.
– Больше предупреждать не буду. Разойдемся по-хорошему.
Его глаза вспыхивают, и он насмешливо раскланивается:
– Конечно, миледи.
Иррах бежит за мной, и я не оглядываюсь, но слышу, как мужчина выхватывает нож и бросается на меня сзади. Резко разворачиваюсь и призываю ледяную магию. Здесь, в Ауруме, это делать сложнее, но мне удается превратить витающие в воздухе капли влаги в кристаллы льда и швырнуть их ему навстречу. Все же моя догадка верна. Моя магия возрастает по мере того, как ослабевает Неван.
Он спотыкается и падает.
– Ах, проклятая ведьма, – произносит он дрожащим от отвращения голосом, косясь на мои уши. – Ты, должно быть, из фейри! Только прикидываешься милой девушкой. – Он отползает от меня. – Я расскажу о тебе гвардии. Они тебя на костре сожгут, поганая нечисть.
Я бросаю многозначительный взгляд на его сумку, которая, по всей вероятности, набита ворованным товаром, и насмешливо фыркаю:
– О, я уверена, что гвардия будет счастлива тебя увидеть.
Он чертыхается и бросается наутек. Я не могу подавить улыбку, даже если мне не хочется улыбаться. Хорошо иметь такую власть.
– Эй, девушка, – окликает меня еще один человек.
Я поворачиваюсь и вижу перед собой рыцаря на лошади светло-коричневой масти. Это лошадь моего отца.
– Вас ограбили? Я могу вам?.. – Он останавливается и натягивает поводья своей лошади. – Принцесса Верис?
Да, добраться до замка незамеченной не вышло.
– А вы поверите, если я скажу, что у Верис была сестра-близнец, пропавшая еще в детстве и выросшая как добрая крестьянская девушка?
– Вы принцесса, – благоговейно заключает он, спрыгивает с коня и снимает шлем.
Я подхожу ближе. Узнаю эти рыжие непокорные кудри.
– Элмар? – Племянник Изобеллы, которого я видела в последний раз больше трех лет назад. Ему тогда было четырнадцать, и его только-только представили старшему конюшему.
– Я… я вас… Могу ли я… Ох, небо… Клянусь Мерданой… Да ваши родители будут вне себя от радости!
– Что ты здесь делаешь?
– Король распорядился, чтобы оруженосцы патрулировали границу. Если вдруг вы вернетесь.
Что-то теплое окружает мое сердце, потому что мои родители не отказались от меня. Я никогда не смела на это надеяться.
– Ты можешь раздобыть для меня лошадь? – спрашиваю я. Он открывает рот, протест в его глазах очевиден, и я продолжаю: – Просто лошадь. Хорошо? Никакой кареты. Никакого конвоя.
Путешествие с Элмаром прошло бы быстрее, если бы я не думала то и дело, как отношусь к родителям. Элмар оказался разговорчивым, и всю дорогу мы болтаем. Он рассказывает мне, что все больше и больше жителей Аурума попадают под влияние ледяных осколков. Гораздо больше, чем раньше. Некоторое время я молчу. Наверняка в этом есть и моя вина. Граница ослабла, и, вероятно, теперь поток осколков увеличится.
Элмар не преувеличивает. Люди спорят, крича до хрипоты, дерутся, мародерствуют. Где же мой любимый Аурум, полный цветов, тепла и дружелюбия? Ничего не осталось.
Я пришпориваю своего коня, едва мы въезжаем в городские ворота. Мое сердце колотится в такт с нестройным стуком лошадиных копыт, пока мы маневрируем по узким улочкам. Здесь царит привычная вечерняя суета, и я чувствую себя неловко. Эта суета никак не нарушается, даже когда жители замечают меня и узнают. Они ничего не говорят, только молча смотрят, а когда я проезжаю мимо, ахают и бормочут молитвы.
Я миную конюшни у стен замка и рысью въезжаю во внутренний двор. Моя лодыжка горит от боли.
– О лошади я позабочусь! – кричит мне вслед Элмар, и я быстро оглядываюсь через плечо, чтобы поблагодарить его кивком головы. Затем спешиваюсь и бегу в замок, мимо охранников, которые только смотрят на меня и даже не приветствуют. Мой отец сейчас наверняка в своем салоне, где с доверенными лицами обсуждает насущные проблемы. Мама наверняка в саду, где ухаживает за своими розами.
Но я спешу к кухне, где пахнет простой похлебкой. Мои родители поели, теперь может поесть и прислуга. Вбегаю в освещенную вечерним солнцем низкую столовую, в которой душно и тепло благодаря примыкающей кухне. Повсюду суетятся слуги.
Изобелла сидит на деревянной табуретке и поворачивает голову, как только я появляюсь. Будто между нами незримая связь. Тотчас вся краска сбегает с ее лица, а затем она бросается ко мне и заключает в крепкие объятия.
– Изобелла, – только и могу произнести я, а в глазах уже стоят слезы.
– Девочка моя, – шепчет она мне на ухо и гладит меня по волосам. Больше сказать нечего, да слова и не нужны. Некоторое время мы обе тихо плачем, не желая отпускать друг друга после долгой разлуки. Но в какой-то момент я немного отстраняюсь от Изобеллы. Она гладит меня рукой по щеке и несколько секунд внимательно разглядывает. – Ты такая смелая. О твоей жизни можно написать книгу.
Чувствую укол в сердце, потому что в отличие от героев книг я пока никого не спасла, кроме себя самой.
– Значит, ты по-прежнему любишь сказки, – все же добродушно издеваюсь я, потому что не хочу разрушать этот момент.
Она нежно гладит меня по носу и не отводит взгляда.
– Только они меня и утешали, пока тебя не было.
Отец приходит на кухню, где я ем гороховое рагу и пересказываю слугам самые чудесные вещи зимнего королевства. Сейчас, когда я почувствовала себя более или менее защищенной, было легче превратить мои переживания в подвиги. Однако при виде короля все замолкают, кроме Ирраха, который шумно грызет кость.
На мгновение я пугаюсь, что отец рассердится, и поспешно вскакиваю, отчего мой стул опрокидывается на пол.
– Я несколько дней не ела, – начинаю я свое оправдание, хотя мы с Элмаром в обед угостили друг друга огромной порцией клецок с сахарным сливовым соусом.
Но отец бросается ко мне, чтобы обнять.
– Я послал слугу за твоей матерью, – говорит он странно напряженным голосом. – Давай подождем ее в салоне, – с этими словами он выводит меня из кухни.
Мне столько хочется и нужно рассказать, но дыхание перехватывает, пока мы молча идем в салон. Теперь я даже хочу, чтобы отец разозлился, потому что тишина невыносима.
В салоне окна распахнуты настежь, дует мягкий вечерний ветерок, и мой отец буквально загоняет меня в одно из роскошных кресел. Иррах прыгает мне на колени, и тут входит моя мама.
Я вскакиваю, ожидая, что она будет ругать меня, потому что я села в кресло в грязной одежде, да еще и с диким зверем на руках. Но слова застревают в горле, когда я вижу, что на ней бесформенное одеяние угольно-черного цвета. Это цвет траура. Я хочу спросить ее, кто умер, но тут осознаю, что она носит его из-за меня.
