Уилл помнил, что этому пламени не нужны дрова – не только по рассказам Старейшины, но и каким-то своим внутренним знанием.
Обычно здесь стояли два Хранителя, по обе стороны от железной чаши, как часовые на многовековом посту. Этот древний маяк, светоч, называли Последним Пламенем.
Высоко подняв факел, Киприан стоял над сосудом, намереваясь разжечь огонь. Уилл и остальные собрались вокруг. Дыхание послушника сбилось, но его голос звучал твёрдо, когда он произнёс клятву:
– Я, последний из Хранителей, возжигаю это пламя и даю обет: свет не померкнет, пока горит хотя бы одна звезда.
Киприан бросил факел в чашу, и огонь вспыхнул, становясь всё ярче и ярче. Уилл думал о том, что сияние будет видно в болотах на много миль вокруг. Таково было послание для Саймона… а ещё – для всех Хранителей прошлого и будущего. Светоч, зовущий их домой.
* * *
Лишь многим позже Уилл вспомнил, что следовало проверить темницу в недрах Чертога, но Джеймса там уже не оказалось.
Глава 26
«Кануть во тьме… это было величайшим страхом Маркуса. И я оставил его наедине с этой долей…»
Слова Джастиса звенели внутри. Вайолет вышла на зубчатый парапет, желая просто побыть одна снаружи, но поняла, что её так и тянет к Пламени, к его жару и свету. Вспышка искр озарила стену. Девушка остановилась между мерлонами
[17], глядя на чёрные топи и чувствуя спиной тепло огня. Одна-единственная мысль гнала её, заставляя покинуть товарищей и стоять сейчас на краю парапета. Дыхание участилось, а руки сжались в кулаки.
«Я должна была находиться здесь».
Вайолет обладала силой и быстротой и наверняка могла бы что-то сделать, хоть как-то помочь…
Её товарищи устроились в караульной башне: разложили там соломенные тюфяки и пытались хоть немного поспать. Выжившие решили, что лучше всего остаться возле врат на случай нового нападения, но по правде говоря, никому просто не хотелось ночевать в опустевшем Чертоге. Даже в караулке Вайолет так и не смогла сомкнуть глаз, просто лежала и смотрела перед собой, пока наконец не поднялась и не вышла наружу.
Джастис спас ей жизнь. Он загородил девушку от пули прежде, чем они вообще узнали друг друга.
«Тогда, может быть, мы сможем оберегать друг друга?»
Это были последние слова, которые Вайолет успела сказать наставнику… а потом оставила лицом к лицу с самым ужасным его кошмаром.
Потеряв Джастиса, девушка чувствовала невероятную пустоту. Он казался незыблемой скалой, а его присутствие дарило силы и уверенность всем вокруг. Если бы Хранитель был здесь, то точно бы знал, что делать. Вайолет уважала его, относилась как к…
Как к брату. Какая ирония, от которой больно сжималось сердце. Её братом был Лев, носивший клеймо Саймона, который и убил немало Хранителей.
Но в тот день здесь нужен был Лев, сражавшийся на стороне света. Старейшина утверждала, что Вайолет обладает силами по линии обоих родителей. Но какой толк от способностей, если она не сражалась?
Услышав звук шагов за спиной, девушка обернулась, чувствуя, как колотится сердце. Это оказалась Грейс. Она набросила на плечи шаль, чтобы хоть немного защититься от холода. Остановившись рядом с Вайолет, адептка облокотилась на каменный парапет и полуутвердительно поинтересовалась:
– Не спится?
Это не было вопросом. Вайолет смотрела на точёный профиль Грейс на фоне Светоча – высокий гладкий лоб, длинная изящная шея. Под глазами адептки ещё с утра залегли тени, а голос звучал глухо, и не только из-за усталости.
– Ты ведь видела его, да? – спросила Вайолет.
Его… оно… Можно было не объяснять – бремя произошедшего чувствовали все они. Однако ближе к ночи стало заметно, что обе адептки старались держаться поближе к свету, избегая глубоких теней. Некоторое время Грейс молчала, но после долгой паузы всё же отозвалась:
– Можешь спрашивать.
– Спрашивать?
– Как это было.
Вайолет вздрогнула. Грейс видела нечто такое, чего много веков не доводилось встречать никому. И когда она коротко посмотрела на собеседницу, это отразилось в её глазах.
– Ты хочешь знать, имелся ли хоть какой-то шанс сразиться с тенью, – проговорила Грейс. – Можно ли было её обмануть. Или загнать в ловушку. Обнаружились ли слабые места…
– Обнаружились?
– Нет, – отрезала адептка. Вайолет с ужасом посмотрела на неё. Каково это – столкнуться с противником, с которым невозможно сражаться? А Грейс вдруг добавила: – Стало холодно, будто сам воздух заледенел. Мы увидели лишь тёмное пятно. Оно расползалось от дверей и казалось чёрной дырой. Старейшина шагнула вперёд и приказала нам обеим держаться за ней.
Губы Грейс едва заметно дрогнули, хотя она по-прежнему смотрела в небо, а её голос звучал так же ровно.
– Они схлестнулись там, напоминая два тёмных вихря. Прежде я никогда не видела, как Старейшина сражается… не видела, как та её часть вырывается на свободу. Несколько мгновений казалось, что воюют две тени. Постепенно его удалось оттеснить и прижать к стене. Противник бился и истошно визжал, пока не исторг свой последний вопль и не растворился, оставив лишь выжженный на стене след. Старейшина всё это время удерживала его, а затем сразу упала.
Вайолет почувствовала, как во рту пересохло, и руки снова сжались в кулаки. «Я должна была находиться там. Должна была сражаться». Она с горечью поинтересовалась:
– Разве в самый тёмный час не должен был явиться последний правитель? Разве не в это верили Хранители? Что они позовут, и король придёт?
Грейс одарила собеседницу странным взглядом, точно эти слова задели за живое, после чего коротко ответила:
– Я спрашивала об этом. Сара находилась там со мной. Плакала, умоляла… но Старейшина сказала лишь, что ещё не время призывать последнего правителя.
– Но почему?
Пламя, озарявшее безлюдные стены, на миг полыхнуло ярче, но снаружи царила ночь, словно безграничная тень накрыла все земли.
– Потому что самый тёмный час для нас ещё не настал, – проговорила Грейс. – Это время ещё впереди.
Что-то внутри Вайолет перевернулось, отдалось болью. Казалось, эти слова произнесла сама Старейшина и все те поколения Хранителей, которые бдительно исполняли свой долг. Но теперь все эти люди погибли, и ради чего? Ради алчности Саймона и его жажды власти?
Вайолет охватил гнев, сжигая все прочие эмоции. Хотелось кричать от несправедливости, от беспомощности перед лицом врага, и более всего – от неотвратимой необходимости сражаться.
Вайолет резко развернулась и зашагала прочь.
