– Не совсем так, – возразил Дунтель. – Важно то, как вы ведете себя, как ведет себя госпожа Алия и как веду себя я. Выбор имеет значение, но не всегда. А среди множества постоянно принимаемых нами решений есть определяющие наш дальнейший путь. Мы же выбираем направление, выбираем решение поставленных перед нами проблем, выбираем, как относиться друг к другу. Признаюсь, я никогда до конца не понимал Лабиринты, хотя уже много лет странствую под землей.
– Много лет?
– С определенной точки зрения, этот способ путешествий лучше всего соответствует мне. Хочу сказать, что, вопреки устоявшемуся мнению, Лабиринты не кровожадны. Да, время от времени в них гибнут – как и везде. Но сущность их не в смертоносности. По моему опыту, рано или поздно они выплюнут путешественника наружу. Не всегда там, где ему хочется, но, как правило, именно там.
Путники решили передохнуть. Алия расстелила на полу плащ и легла маской к мужчинам – должно быть, захотела вздремнуть.
Дунтель оперся спиной о стену коридора и закрыл глаза. Кестель подумал о том, что на поверхности, наверное, ночь. Хотя, возможно, здесь ощущение времени обманывает. Он задумался над тем, как определить прошедшее в Лабиринтах время – и, наверное, незаметно для себя на несколько драгоценных минут провалился в дрему.
Когда он посмотрел на Дунтеля, то заметил: тот сидит с открытыми глазами и в задумчивости глядит на стену по другую сторону коридора.
– Вы надолго в Арголан?
– Нет, я только на казнь, – ответил Дунтель.
Кестель подумал о том, что хорошо знает подобных типов, и ощутил отвращение. Тоже мне, искатель сильных ощущений. В Арголане их полно: приезжают отовсюду, жадные до кровавых зрелищ, упиваются чужими муками и смертью.
– И что, много интересного?
– Для меня – да. Тот человек убил мою родню.
– Мои соболезнования, – пробормотал устыдившийся Кестель. – Мне очень жаль.
– Мне тоже. Но я еду туда, чтобы простить убийцу.
– Простить убийцу родных?
– Да. Раз он приговорен и его казнят, разве не моя обязанность его простить? Или вы считаете иначе?
– Не знаю, что тут и подумать, – признался Кестель.
Дунтель вежливо кивнул и пригладил безукоризненно белую рубашку.
– Его повесят, но его дело останется неоконченным. Невозможно допустить, чтобы перед смертью никто не посмотрел ему в глаза, не постарался отыскать в них ту тайную, глубоко спрятавшуюся человечность, о которой сам преступник, быть может, уже давно забыл. Да, это трудно. Их тех моих родных в живых не остался никто, потому меня попросили, чтобы я простил злодея от их имени… Мне кажется, вы не совсем понимаете меня.
– Вообще-то да.
– Что же, на подобные дела можно смотреть с разных точек зрения. Мою… вернее нашу, я вам описал.
С минуту оба молчали.
– К тому же эти родственники не были близкими, – добавил Дунтель.
Когда увидели того человека, по прикидкам Кестеля, шли уже вторые сутки. Человек сидел посреди развилки, опершись спиной о каменный столб с огненной чашей на нем. Голову человек свесил на грудь, глаза закрыл – будто спал. Коридор разделялся надвое.
Человек странно выглядел, но в скупом свете чаш путники далеко не сразу заметили странность.
Человека целиком покрывала пыль – и волосы, и тело, и лицо, и одежду. Пыль лежала и на опущенных веках, словно человек много лет не поднимал их.
– Это загадка? – вполголоса спросил Кестель.
– Нет, дорожный указатель, – ответил Дунтель. – На этот раз будет важно, какую выберем дорогу.
– И какую же дорогу укажет этот… э-э, указатель?
– Это должны определить мы сами.
Путники встали неподалеку от сидящего и принялись внимательно рассматривать его. Сидит, уложив ладони на коленях, подтянутых к самому подбородку, выражение лица отсутствующее.
– Может, он и указатель, но что-то ничего не указывает, – пробормотал Кестель.
– Вы тоже так считаете? – спросил Дунтель у Алии.
Та пожала плечами. Дунтель посмотрел на нее с минуту, затем снова повернулся к сидящему – но спросил у Алии:
– А что бы вы сделали, если бы нашли покрытую пылью ценную вазу?
– Взяла бы себе.
– Что же, направление ваших мыслей позволяет предположить, что вы уж точно не робкая домохозяйка.
С тем Дунтель вынул из кармана идеально белый, сложенный треугольником платок, встряхнув, развернул его, подошел к сидящему и принялся вытирать пыль с глаз, рта, губ. Похоже, Дунтель немного злился, когда поднятая пыль оседала на белой одежде.
Сидящий открыл глаза. Дунтель отпрянул. Человек с удивлением посмотрел на себя, затем, очевидно озадаченный, встал, подняв тучи пыли. Дунтель отошел еще дальше, а человек принялся отряхиваться, осмотрелся, увидел троих путников и замер.
– Я страшно засиделся, – сообщил он.
– Да, случается, – согласился Дунтель.
– Куда идете?
– В Арголан.
– Мне совсем не туда, – сообщил человек. – Жаль. Приятно было бы путешествовать в компании.
Он вяло улыбнулся, но лишь Дунтель ответил ему улыбкой. На ходу стряхивая пыль, мужчина скрылся в туннеле.
– Мы пришли оттуда, – заметил Дунтель и указал пальцем. – Он пошел туда. Значит, наша дорога – вот.
– Просто, – резюмировал Кестель.
– Просто? – хмыкнула Алия. – Примитивно. Скучно. И глупо. Для недоумков.
– Я бы не советовал так говорить, – показав головой, сказал Дунтель. – Госпожа, оскорблять Лабиринты не слишком-то разумно, когда находишься в них.
– Что, вправду?
– Лабиринты могут наказать вас. А вместе с вами и нас.
– Вправду? – повторила Алия. – Лабиринты могут наказать и вас? Ну, жду не дождусь.
– Мне кажется, вы решили слушать только то, что вам нравится, – медленно выговорил Дунтель. – Я сказал: накажут вас. Прежде всего вас.
Затем путники шли час за часом, не разговаривая друг с другом. Туннель просто тянулся вдаль: безо всяких развилок, поворотов и перекрестков, прямой, ровный и пустой, а местами даже и темный, будто сюда не добирались консерваторы. Тогда шли в кромешной темноте, и Кестель ощущал подползающий страх. Но вечные огни появлялись опять, принося облегчение и уверенность в том, что Лабиринты не забыли о незваных гостях.
Зато убавилось хлопот с Алией. Отчего-то она держалась поблизости, а в особенности в темноте. Тогда Кестель ощущал ее тепло и запах. Когда снова появлялись огни, Алия отходила чуть дальше.
Хотя обычные двери не попадались вовсе, то и дело встречались Белые, и все с символами, иногда одинаковыми, иногда вообще не похожими ни на что.
