Всех изгнанников объединяло одно: по-прежнему пылающая ненависть. Именно их, ненавидящих, хотел повести за собой генерал в первый бой новой войны.
И пусть согласившиеся на перепись теперь присматривают за женщинами и детьми. Пусть их давит и
мучает стыд до тех пор, пока генерал не позволит им воевать.
Кто-то тронул Третьего генерала за руку. Тот кивнул. Отлично, кольцо вокруг деревни сомкнулось.
Воины хунг подходили молча. Приехавшие из города люди выглядели упырями, но на самом деле не были даже и настоящими солдатами. Просто палачи, привыкшие убивать, не встречая отпора. Теперь они метались между горящими хатами, по-прежнему не понимая, что же происходит.
Генерал шел в первом ряду, всматривался в огонь и чувствовал лишь покой в душе. Если Кестелю удалось, то против Ордена вновь встала мощь мозаики. Генерал еще не знал того, кто именно взял мозаику, и молился о том, чтобы ее новые хозяева оказались сильней хунг. Третий генерал жил надеждой, за которую погибла Виана. Он хотел верить в то, что выиграет начатую им войну.
Хамси махнул рукой, мол, пора ехать домой. Каратели развернули коней и тогда увидели: со всех сторон подходили хунг в черных масках, с пиками и топорами в руках. Вождь хунг держал настолько огромный топор, что его не поднял бы и самый сильный человек. Он один вместо волчьей морды носил маску трески. А рядом с ним ступал карлик.
Хунг нацелили на людей в оранжевых плащах пики толщиной в кулак. Хунг ступали, и шелестели листья и кора, укрывшие кевларовые доспехи.
– Боги, – прошептал перед смертью Хамси, носивший знак смерти на своем знамени.
Кузня, где умирали
Нади проснулся и заплакал.
Девятилетний Алие сидел на кровати и молча смотрел на него. Его глаза обычно глядели слегка по-разному, рассеянно и нелепо, и потому люди часто называли Алие недоумком. Но теперь Алие глядел прямо и, как показалось Нади, даже и с сочувствием.
Нади вытер слезы. Он был на три года старше Алие и разозлился оттого, что малышня видит его слезы.
– Опять оно снилось? – спросил Алие.
Нади задрожал, вспомнив. Ему часто оно снилось. В последний раз всего две ночи назад.
Сны были неодинаковые, но всегда похожие. В них извивался и выл от боли отец, а Нади стоял над ним и ничем не мог помочь. Нади тоже рыдал и кричал в тех снах, и не только в них. Когда он просыпался, лицо было мокрым от слез. Очень похожие и очень жуткие сны, хотя всегда чуть разные.
Но заканчивались они всегда одинаково, – тем, что помнил Нади: Моргон заносил страшную тяжкую руку, стискивавшую нож до белизны в костяшках, и с жуткой силой бил ножом в сердце кричащему отцу.
А потом Нади всегда просыпался.
– Да, снилось, – пробормотал он.
Алие лег и прикрылся до шеи одеялом.
– Мне б так хотелось, чтобы тебя уже перестало мучить.
– Не перестанет. Никогда.
В избу через окна лился свет. Снаружи позвали, затем послышались приближающиеся шаги.
– Только не говори никому о том, что я плакал, – предупредил Нади, лег и отвернулся.
Дверь открылась и появился Моргон. Он был такой огромный, что заполнял весь проем. Моргону приходилось нагибаться, чтобы войти.
– Вставайте, – велел он. – Сегодня у вас много работы.
Работа в кузне тяжела, в особенности для детей. Но Алие справлялся, поднимал иногда такие куски стали, с которыми не справился бы иной взрослый, – конечно, не такой, как Пепе, Бингун или Шарата, сильные кузнецы. Но многие пожилые купцы, заходившие в кузню подковать коней, убеждались в физическом превосходстве девятилетнего Алие и с интересом приглядывались к нему.
– Боги не дали ему ума, но снабдили силой, – объяснял Пепе. – Ну, баш на баш.
– Самому тебе не дали ума, – орал Алие, если оказывался поблизости и слышал.
Пепе только махал рукой.
У обоих ребят, и Нади, и Алие, продыху не было с самого утра. Хранитель оружейни принес новый княжеский заказ на мечи, кинжалы и боевые ножи. Пепе подумал о том, что Моргон не примет заказы на оружие для карателей, но тот принял.
Даже и не колебался.
Пепе долго думал, спросить Моргона или нет, но в конце концов решился.
– А какая разница? – спросил Моргон. – Не мы сделаем, так другие.
Кузня взялась за заказ.
Близ полудня пришел старый Элрой, корчмарь с другой стороны города, – специально для того, чтобы купить сделанный Пепе нож. Элрой мог купить в любой ближней кузне, а пришел именно к Пепе. Все знали, что тот – настоящий мастер кухонных ножей. Другие ножи он тоже делал отлично, но кухонные получались несравненными. Старик долго шел с другого края города, потому что хотел самый лучший нож.
Элрой попросил воды. Алие принес полную кружку колодезной.
– Спасибо, маленький силач, – сказал старик и взъерошил чуб мальчугану.
Тот не стал протестовать. Он любил старика и жалел о том, что корчма Элроя так далеко от кузни.
– Что делается в городе? – спросил Пепе.
– Из-за недавних событий повсюду множество солдат. Князь тревожится. Да и я тоже. Кто знает, чего теперь ожидать?
– Но вроде какая-то маддона сегодня утром проезжала через город, и ничего такого не случилось, – заметил Пепе.
– И хорошо, – сказал старик. – Может, оно и не повторится. А вдруг птицы занервничают, бросятся абы на кого?
– Могут, – поддакнул Пепе. – Тот, кто застрелил птиц, сильно рисковал.
– Ну, что застрелил и рисковал – его дело, но он ведь мог разозлить птиц или саму маддону, а они гневаются на раз-два.
Пепе снова поддакнул. Он много раз видел маддон, когда те проезжали по городу. Пепе не то чтобы присматривался к ним. Он себе не позволял такого. Но он видел их, а заодно и множество оранжевых птиц амвари, кружащих над головами маддон. Как и большинство людей, Пепе давно перестал раздумывать над тем, откуда и куда едут маддоны.
Лучше не думать про такое. Да и не смотреть вообще. А уж стрелять по птицам – чистое безумие.
– И никаких вестей про его отца? – глядя на суетящегося в кузне Алие, спросил корчмарь.
– Наверное, мертвый, – ответил Пепе. – Хунг не брали пленных. Если бы он выжил, давно бы вернулся.
Пепе вынул ножи. Он приготовил на продажу шесть больших великолепных шеф-поварских ножей и для корчмаря выбрал самый лучший, самый удавшийся. Пепе протянул его старику. Элрой с удовольствием взвесил нож на ладони.
– Красивый нож. А у Моргона доброе сердце, раз приютил парнишку.
Пепе с удивлением посмотрел на старика, потом расхохотался.
– Ух, всякое про Моргона несли, но чтобы про доброе сердце…
