– Дурак ты. Это же банда доносчиков, – укорил потом Прун.
Прун производил впечатление: элегантный, в светлом плаще из выделанной воловьей кожи, с длинными волосами, лишь чуть тронутыми сединой. В вырезе рубахи на груди виднелись золотые цепи, на боку висел меч в отделанных серебром ножнах. На памяти Таниды Прун не имел привычки ходить с мечом.
– Уж всяко лучше, чем соглядатаи у главных ворот, – буркнул Танида.
– И они не поняли, кто ты? – спросил Прун и оглянулся, будто проверяя, есть ли кто поблизости.
Но тут, у стены, никто бы не спрятался. А рядом была только девочка, пришедшая с Танидой.
– В конце концов дошло и до их старческих рассудков. Но я тут дело поправил, – усмехнувшись, ответил он.
Он не стал объяснять, как именно он поправил дело, а Прун не стал спрашивать, но осторожно смерил взглядом.
Танида понимал, как выглядит. Обрюзгшее от пива лицо со множеством шрамов, появившихся уже после бегства из города, старая, истрепанная одежда. Если бы улыбнулось счастье, Танида тотчас бы выбросил эти лохмотья и обзавелся новым платьем. Увы, из достояния у Таниды остался только меч, но не тот, с которым удрал. Тот, с рукоятью из мраморной кости, Танида отдал за ночь с женщиной, слывшей ворожеей. Но она не была ворожеей. Она не была даже и симпатичной, в чем Танида убедился сам, когда протрезвел.
Прун отыскал для них убежище на чердаке покосившейся корчмы, чей хозяин не задавал вопросов, но и доверия не вызывал никакого. Танида давно уже не видывал подобных лиц: этому типу не хотелось доверять и медяка. Танида согласился остаться там потому, что, хотя Прун и был слабый и его постоянно приходилось защищать, в людях он разбирался куда лучше друга. Прун организовывал представления в маленьком театре у стены, работал с актерами, и неплохо справлялся с теми, чьим занятием было всегда выдавать себя за других.
На чердаке имелся дубовый стол, лавки и пара кроватей. На одну Танида уложил девочку. Та отвернулась к стене и заснула, и выглядела такой беспомощной и хрупкой, что Танида стиснул зубы и сжал в кулак кисть левой руки, изборожденную жилами и лишенную мизинца.
– ТанПер знает обо мне? – спросил Танида.
– Да. И уже принял меры.
– Не важно. Я тут ненадолго.
– Зачем ты вернулся? – спросил Прун.
– Встретиться с Лассой, если она, конечно, еще живет тут.
– Ты с ума сошел! Она давно забыла о тебе.
Прун тихо, хрипло рассмеялся. Танида склонил голову. Может, оно и правда. Может, он действительно сошел с ума.
– Это тоже не важно, – сказал он.
Прун долго молча смотрел на друга. Танида понимал почему. Если Ласса увидит его таким… он вдруг ощутил стыд, тут же сменившийся гневом. Он, Танида, пришел к старому другу не за упреками в нищете!
– Ласса делает карьеру, – сообщил Прун и отвернулся. – Теперь про нее говорят… всякое говорят.
– Мне нужна Ласса, которую я знал.
– Она, э… – нерешительно выговорил Прун и умолк.
В повисшей тишине было слышно, как мерно посапывает девочка.
– Да ладно тебе. Думаешь, я на что-то надеюсь? Не мог бы ты просто устроить нам встречу?
– Она живет в красивом доме с садами, у аллеи старых ив. Тот особняк называется Велфенер.
Танида вздрогнул.
– Удивляешься? Да, сюрприз. А ведь ты оставил ее почти ни с чем.
Прун едва заметно улыбнулся. Танида не верил своим глазам. Прун когда-то горбился, вздрагивал, жестикулировал при каждом слове, а теперь совсем не походил на себя прежнего, сидел ровно и спокойно, его ладони, будто мертвые, лежали на столешнице. Да уж, все меняется – и люди, и мир.
– Чем ты занимался все это время? – спросил Прун.
– Бродил тут и там.
– А она? Кто она? – спросил Прун, едва заметным жестом указав на девочку.
– Она – Сае. У нее долгая история.
– А ты куда-то торопишься?
– Я не доверяю этому месту, не хочу попросту сидеть тут и болтать. Я хочу увидеться с Лассой перед тем, как снова убежать… или перед тем, как меня похоронят здесь.
– ТанПер скорее накормит тобой своих собак, – вставая, сказал Прун.
Какие же у него скупые, экономные движения! И голос, лишенный всякой выразительности.
– Сегодня князь Надартен встречается со мной по делам театра. По дороге я загляну к Лассе.
Сукно было приятным на ощупь, а его красный цвет – таким глубоким и сочным, что Ласса не могла сдержать улыбки. Купец заметил и ухмыльнулся.
– Я возьму три рулона, если понизишь цену на сорок процентов, – сказала Ласса, чтобы стереть с лица эту ухмылку.
Ласса сама удивлялась тому, как легко у нее получались настолько абсурдные предложения. Два организованных ею в последнее время бала оказались не слишком успешными. Ласса получила гораздо меньше, чем ожидала, и теперь ее финансы трещали по швам.
Купец, напоминавший приведенного на бойню толстого кабана, только засопел. Ласса приняла его в небольшой, жарко натопленной комнате. Купец мучился и потел.
– Госпожа, возьмите пять рулонов, а я снижу цену на пять процентов.
– Абсурд, – отрезала Ласса.
Купец развел руками, взялся за край ткани, потер, чтобы показать качество. Но Ласса не смотрела. Вошел слуга, поклонился и доложил:
Госпожа, у нас гости. Саг Прун.
– Пусть ждет, – оцепенев от мгновенного ужаса, сказала она.
– Он просит о немедленной встрече, – сказал слуга, а потом, немного поколебавшись, добавил: – Если это вообще можно считать просьбой.
– Пусть ждет, – повторила она.
Слуга вышел. Ласса нервно поерзала в кресле, вдруг сделавшемся очень неудобным. Ласса знала, кем стал Прун, не хотела иметь с ним ничего общего и представляла, зачем он мог прийти именно сегодня. Слухи разошлись быстро.
– Это не только необыкновенно красивая, но и прочная, долговечная ткань, – не унимался купец.
– Приди позже, – велела Ласса.
– Конечно, я могу в до некоторой степени понизить цену, но не так сильно, в самом деле. Так сильно не получится, но…
– Завтра! Возвращайся завтра и начнем снова.
Купец отер вспотевшее лицо и крикнул ожидавшего за дверями мальчишку. Тот проворно свернул полотно, купец согнулся в поклоне, мальчик – под тяжестью двух больших рулонов, и оба вышли.
– Айкини! – закричала Ласса, и приказала вернувшемуся слуге позвать Пруна.
Тот осторожно вошел в комнату, словно ожидал неприятностей. Ласса не встала при виде его. Она отчаянно старалась казаться невозмутимой и холодной, но получалось не очень.
– Давно не виделись, – выдавила она и облизнула внезапно пересохшие губы.
