– Нет, суп для тебя, – указал Танида.
Сае будто не услышала, все так же протягивала ложку.
– Ешь. Тебе нужно, ты в последнее время жила впроголодь.
Девочка сунула ложку в миску, а ту отодвинула, докуда хватило рук. На лице Сае не осталось и тени улыбки. Танида не то чтобы хорошо узнал девочку, но это выражение уже научился различать. Сае больше не съест ни капли.
У дверей снова зашуршали. Танида посмотрел в сторону входа, руку положил на рукоять.
– Господин, я принесла для тебя жаркое. Можно войти? – спросила из-за двери Амарха.
Она поставила на стол полумиску, источавшую пар, с большой порцией ягнячьего окорока, натертого чесноком и лежавшего в каше.
Амарха с удивлением глянула на опорожненную наполовину миску супа. Сае тут же пододвинула миску к себе и принялась доедать.
Прун явился после полудня, причем ближе к вечеру. Девочка сидела за столом и играла с зеленоволосой куклой, и при виде гостя пересела на кровать.
– Вы что-нибудь ели? – осведомился Прун.
– Морициус позаботился о нас. Ты виделся с Лассой?
– Ты встретишься с ней вечером. Я провожу.
Танида ощерился в усмешке. Усмешка получилась дырявая, – год назад в портовом кабаке Танида потерял в драке два зуба. Он не помнил, за что дрался и с кем. В голове остались только красные фонари. Человек, которого выгнали, лишили своего места и дела, ввязывается в драки по любому поводу.
– Будешь охранять меня?
– Именно, – подтвердил Прун.
– А обычно я охранял тебя, – задумчиво произнес Танида.
Разговор не клеился. Танида был рассеян, отвечал невпопад. Наконец он спросил:
– А что за карьеру сделала Ласса?
– Она организует балы для князя, сагов, купцов и вообще для любого горожанина, который может себе позволить.
Танида помнил, как она любила балы, как прыгала от радости, когда он брал ее с собой в те времена, когда их жизнь была сплошным праздником. Тогда Танида был в дружине ТанПера. Танида с Лассой пили и танцевали до упаду, а после возвращались домой и любили друг друга. Ласса с азартом и восторгом твердила о том, что вот это и есть настоящая жизнь. Еще Ласса твердила о том, что безумно любит Таниду и не может без него. Он тоже говорил так – временами, когда был в настроении лгать.
– Благородное занятие, – заметил Танида.
– Ты же понимаешь, что это значит. Она теперь в кругу людей, вынесших тебе приговор.
– Приговор вынес один человек, остальные лишь поддержали. Я попрошу Лассу о единственном одолжении.
– И она одолжит?
– Почему бы нет? – сказал Танида.
– Чего ты хочешь от нее?
– А ты изменился, – вздохнув, констатировал Танида. – Когда-то элегантный и тактичный господин Прун. Элегантным ты остался. И даже, я бы сказал, сделался элегантней. Но вот с тактичностью…
– Я хочу знать, что за дело.
– Обычное, житейское. Оно вряд ли кого-либо разозлит.
– Это ты о ней? – Прун указал на девочку. – Откуда ты взял ее? Твоя?
– Нет. Я над ней, можно сказать, опекун.
– А, – произнес Прун и сощурился.
– Я забрал ее с Воон Дарт. Там до нее никому не было дела.
– Так просто и забрал? С Воон Дарт? Оттуда просто так не забирают детей. Ты купил ее.
– Нет, – заверил Танида.
– В Воон Дарт детьми торгуют, как сахаром, и находят для них тысячу применений. Там не бегают сироты по улицам. Если купил, то продай. Я тебе заплачу. Много.
Девочка тягала куклу за волосы и, похоже, не обращала внимания на то, что о ней говорят.
– Да, не бегают, – подтвердил Танида.
– Сколько ты дал за нее?
Танида сложил руки на столе, сплел длинные сильные пальцы с черными ногтями и склонился к Пруну.
– Там был один жонглер по имени Камхоу. Он раньше был солдатом, как и многие другие. Но не как многие другие, он был еще и полковником. Ты когда-нибудь видел полковника, выпускающего кишки напоказ? Впрочем, они такие же, как у любого дерьмовоза, и как у нас с тобой. Но то был полковник времен войны с хунг, великий человек. Он вырезал целые деревни женщин и детей. И кишки у него были героические, полковничьи, знаменитые, поэтому люди платили больше, чем за какие-нибудь другие кишки, чтобы полюбоваться зрелищем. Однако платили ненамного больше, и потому он купил на рынке девочку пяти лет, чтобы помогала в представлении. Ну, так мне рассказали, что помогала. Через два месяца она уже не млела от вида крови, а через полгода заулыбалась на представлении. После двух лет должна была встать рядом с полковником и тоже резать себя напоказ. Тогда я увидел ее впервые. Людям понравилось представление. Мне – нет.
– Не хочу я слушать твои истории, а в особенности такие, – отодвинувшись, выдавил Прун.
– Когда представление окончилось, я пошел за этим Камхоу. Понятия не имею, как подобные ему запросто ходят после всего, что вытворяют со своими телами. Он шел, а я шел за ним. Девочку он нес, потому что она не могла идти. Камхоу жил на роскошной вилле, какой мне в жизни не видать.
– А, так ты не купил ее, а украл.
– Полковник был человек без сердца.
– То есть он не погнался за тобой? – уточнил Прун.
– Нет. Он был без сердца, потому что я вытащил его через полковничью глотку. Если ты скажешь еще раз, что хочешь купить девочку, я выну сердце и тебе.
Лицо Пруна сделалось матовым от пота.
– Но ты же этого не сделаешь, – тихо сказал саг.
Они молча глядели друг на друга. Прервал молчание Прун.
– Я понимаю, девочка не продается. Но ты мог бы просто сказать, а не гнать мне про жонглеров внутренностями. Я уже говорил, что не хочу твоих рассказов. Они всегда портят мне настроение.
Он посмотрел на девочку, заглянул ей в лицо. Она сидела, стиснув зубы. Ее глаза казались мертвыми.
– Когда выйдем, можешь оставить ее здесь, – предложил Прун.
– Морициус, конечно, человек с голубиным сердцем, и его служанка Амарха – тоже. Но Сае пойдет со мной.
– Ну, у Морициуса сердце точно не голубиное. Амарху он сам выкупил у палача. Но девочка будет здесь в безопасности.
Танида молчал. Прун вздохнул.
– Ради чего ты помогаешь ей? Если бы мне кто сказал, что ты сделался опекуном, я со смеху заплевал бы тому лицо.
– Это гнев богов, – сказал Танида.
Больше он ничего не объяснил, только стискивал зубы да глядел в пустоту.
Город ничуть не изменился: все те же каменные дома вперемежку с деревянными халупами, невыносимо вонючая мостовая и люди, мимо воли поглядывающие в небо в ожидании дождя, способного хоть ненадолго смыть вонь.
