– Уже ничего не сделаешь, – процедил Прун сквозь зубы.
– Пусти! – прошипел старающийся вырваться Танида, но это было все равно что драться с каменной стеной.
Огромная ладонь прикрыла рот. Прун был прав: Танида уже ничего не мог сделать. Мастиф был словно каменная глыба. Он был поражен, переминался с ноги на ногу и, сам не замечая того, душил Таниду.
Девочка всматривалась в сумрак под капюшоном маддоны. Амвари заходились криком, но маддона подняла руку, и они умолкли. Танида в отчаянии вытянул
шею, пытаясь разглядеть, что происходит. Девочка по-прежнему стояла под деревом. Невероятно. Кто-то заглянул в лицо маддоне и остался жив. И этот кто-то – маленькая девочка.
Амвари отлетели, закружились в вышине. Маддона присмотрелась к девочке.
Черный конь шагнул в ее сторону. Подкова лязгнула о мостовую. И еще раз. И еще. Зашумели вербы.
Конь остановился. Маддона неподвижно сидела в седле. Но вербы зашумели сильнее, будто зашептались все вместе, ветви склонились до самой земли, закрыли Сае. Заскребли сучья, заскрипели корни.
Маддона отвернулась и направила коня к выходу с улицы. Амвари молча кружили над ней и вместе с ней скрылись из вида.
Мастиф выпустил полузадушенного Таниду, и тот, хватая ртом воздух, бросился к девочке.
– Что ты сделала? – схватив ее за плечи и тряхнув, прохрипел он.
Девочка ничего не ответила, лишь равнодушно посмотрела на него.
– Не делай такого больше никогда!
Ветви, еще минуту назад балдахином укрывавшие Сае, теперь поднялись так высоко, что Танида не смог бы дотянуться до них.
Прун поглядел на деревья, на Сае и закусил губу.
Трупы амвари уже потускнели, оранжевый окрас пропал. Они страшно смердели тухлятиной, разлага-
лись с невероятной быстротой. От вони запершило в горле. Танида закашлялся, схватил девочку за руку и поспешно увел от птичьих тел.
Он только раз оглянулся и подумал: с такой быстротой гниет лишь то, что уже давно было мертвым и лишь притворялось живым.
Всумраке она казалась такой же, какой Танида ее запомнил.
Ласса сидела в просторном кресле посреди салона и глядела в окно. Сумрак рассеивали только свет уличных фонарей да заглядывающий в комнату месяц. Девочка ни на шаг не отходила от Таниды. Она не мешала, умела двигаться бесшумно. Танида тому удивлялся и все думал про то, кто же мог научить такому Сае. Уж точно не жонглер внутренностями.
Они подошли так близко к Лассе, что вытянешь руку и дотронешься, а Ласса еще не заметила гостей. Она опомнилась, лишь когда услышала тихий детский смешок.
– Кто тут? – вскочив, воскликнула Ласса.
– Я, – сказал он, гадая, узнала ли Ласса голос.
Она узнала. Ласса помолчала с минуту, успокаиваясь, затем зажгла свечу на комоде. В воск были подмешаны ароматические масла, в комнате разлился запах яблок и корицы. Не удостоив гостей взглядом, Ласса указала им на ближайшие кресла, сама вернулась к своему, уселась и лишь тогда посмотрела на Таниду. И вздрогнула.
Второй раз за день Таниде стало стыдно за то, как он выглядит. Он тяжело вздохнул. Ну, чего еще она ожидала? Не слишком-то вольготно жить, когда за тобой охотятся жадные до награды ловчие, присланные ТанПером убийцы, идущие по пятам. Каждый новый клиент в портовом баре, каждый приятель, пьющий с тобой и распевающий развеселые песенки, хочет исподтишка ткнуть ножом. Хоть открутишь ему голову, рана болит неделями. А женщина, которую обнимаешь, норовит оцарапать тебе плечи ногтями, под которыми – яд.
Танида сумел обвести тех, кто гонялся за ним снаружи, но в городе наверняка ожидали другие.
А вдруг он стал омерзителен женщине, сидящей сейчас в уютном кресле, опершей нежное личико о разрисованную ладонь? Может, она посчитала его нищим голодранцем? Таким, как те, кому Танида перерезал глотки, когда входил в город, потому что они хотели предать, а четыре сребреника составляли весь его денежный запас? Ласса ведь помнила Таниду опрятным юношей в шелковой рубахе поверх костяного панциря. В те времена Танида часто и звонко смеялся. Костяные плашки давно уже осыпались с панциря, а сам он сменился преющим льном. Звонко смеяться Танида по-прежнему умел, но теперь редко смеялся. А может, Ласса была довольна тем, в какую яму вверг себя Танида?
Он ждал от нее хоть каких слов, а она молчала.
– Что за дьявольское отродье с тобой? – наконец осведомилась Ласса.
– Дьявольское?
– Появляющееся из ниоткуда, как и ты.
– Это потому, что она смышленая и хорошая.
– И зачем ты тут с ребенком? Я жду тебя уже целый час.
– Здравствуй, Ласса, – сказал Танида.
Она вздохнула, медленно отвела упавший на лицо локон. Танида хорошо помнил этот жест. И это лицо. И в душу будто хлынул давний свет. А потом послышался холодный голос, и прежде знакомое лицо показалось поразительно чужим:
– Здравствуй, Танида.
Три года назад они расстались любовниками. А теперь не захотели и протянуть руку друг другу.
– Прошло столько времени…
– Да.
Оба замолчали, смущенные.
– Не поймали тебя за три года. Ох, а я и была уверена в том, что не поймают.
Слова Лассы прозвучали фальшиво. Снова повисло молчание.
– Все это время я много думал о тебе, – рискнул Танида.
– А я забыла о тебе, – сразу ответила Ласса.
Девочка вытянула из кармана куклу и принялась пальцами расчесывать ее волосы. Это занятие целиком поглотило Сае.
– Я пришел не для того, чтобы мешаться в твою жизнь. Я не хочу ничего объяснять либо узнавать. Я хочу тебя кое о чем попросить, потому что не знаю, к кому еще я мог бы обратиться.
Он указал на ребенка.
– Откуда ты взял ее? – спросила Ласса.
– Из Воон Дарт, – ответил Танида и рассказал о том, как нашел Сае.
Ласса слушала, присматривалась к девочке и кивала.
– Ты знаешь, кто ее родители?
– Не знаю.
– Не знаешь, – поморщившись, повторила она. – Опасно водиться с ребенком, чьи родители неизвестны. Откуда ты знаешь, кто она, если непонятно, кем были они?
– Разве это теперь не все равно?
– Наверное, не все. Хотя не знаю.
– Нужно всего лишь взять опеку над ней, отыскать ей хороший дом.
– Всего лишь? Это много, – сказала Ласса.
– Ты ведь найдешь дом для нее?
Ее глаза заблестели в лунном свете, губы приоткрылись, будто для поцелуя.
– И ты вернулся из-за этого? – удивленно спросила она.
Он молча кивнул. А как такое объяснишь?
