– Проклятое оружие, – оторвав взгляд от стола, буркнул другой рыцарь. – Лучше держаться от него подальше.
Его надбровная дуга была жутко изувечена.
– Он стóит бешеных денег, а ты говоришь глупости, – возразил парень.
– Может, и стоит, но точно проклятый. Я слыхал, только поцарапай им кожу, и закипает кровь. Хозяева этого кинжала рано умирают, а сам он пропадает. Убери его, а то накличешь на нас беду.
– А если не заберу?
– А ты не знаешь?
– Не знаю. Я не слушаю дурацких побасенок, – отрезал парень.
– И не слушаешь про демона, который поселился среди горцев, убивал их одного за другим, забирал оружие и драгоценные каменья? Не слушаешь про безголовую тварь, пришедшую после демона и вырезавшую целый род?
Кестель разозлился. Могли бы они болтать и потише! Настроение у него совершенно испортилось. Маг все бормотал под нос.
– Тварь, надо же, – изрек парень. – Уж точно дурацкая побасенка.
– Она вырезала весь род Гхнор. Не уцелел никто. А головы у нее точно не было.
– У тебя самого, курва, головы точно нет.
Нож вдруг поднялся в воздух. Все четверо рыцарей отпрянули от стола.
– Я ж говорил, – шепнул рассказывавший про тварь.
Мещане заржали. Рыцари заметили шепчущего мага и тоже рассмеялись – но не все.
Кинжал медленно опустился в руки хозяина. Развеселившийся парень пихнул локтем того, с кем препирался. Тот мрачно глянул на шутника, но маг встал, поклонился и попросил прощения за выходку. Рыцарь натужно улыбнулся ему.
Из кухни вышел статный мужчина с характерным плоским лицом. Старый мужчина – ему могло быть и под двести лет. Шрамы на руках и скулах, видная сквозь расстегнутый ворот часть татуировки не оставляли сомнений: мужчина когда-то был воином хунг. А теперь он опустился на колени и, очевидно мучаясь, стал медленно протирать пол мокрой тряпкой. По его лицу струился пот.
– Зачем ты вступила в Орден Ама? – спросил Кестель.
– А меня никто и не спрашивал о согласии. Ты не знаешь, как это делается? Спроси еще, знаю ли я, кем была моя мать.
– А разве Орден не гонялся за тобой, когда ты удрала?
Алия развела руками.
– На твоем месте я бы побаивался того, что именно Орден меня и нанял, – заметил Кестель.
– Чтобы отвести на Арену? Что за глупость. Сестры не делают таких дел руками ловчих.
Кестель искоса глянул на мага. Похоже, тот выбрал Кестеля мишенью новой шутки – бормотал себе под нос, целил пальцем.
– Держи свою посуду, – буркнула Алия.
Но ничего так и не произошло. Кестель сидел неподвижно, маг менялся в лице, тревожился, бормотал все настойчивей, его товарищи умолкли – ожидали. Кестель уставился прямо на мага. Тот смешался и перестал бормотать.
– Неплохо, – нисколько не удивившись, отметила Алия. – На тебя вообще магия не действует – или только дрянные мелкие заклятья?
Разодетый маг был разочарован. Похоже, шутки с заклинаниями перестали забавлять его. Он взялся пить и время от времени бросал угрюмые взгляды на Кестеля.
Рядом тер пол старый хунг. Алия посмотрела на него с презрением и сплюнула. Он поднял голову, равнодушно посмотрел на Алию, медленно стер плевок с пола и продвинулся дальше, в сторону безумца в рыбьей чешуе.
– Ты что делаешь? – осведомился Кестель.
– Брезгаю я этими тварями.
– Это древний народ. Другая раса.
Алия хихикнула, брызнув слюной и подливкой.
– Я когда-то с чем-то таким трахалась, – громко сообщила она, и несколько лиц повернулись в ее сторону.
Хунг тоже посмотрел, и теперь в его лице уже была ненависть.
– Что, удивила я тебя? А почему бы мне и нет? Ха, вот только он не пережил нашего, э-э… романа.
Кестель взял чарку с вином, качнул в пальцах, посмотрел, как багровая жидкость плещет о стенки.
– Ну да, куда тебе понять. Ты же никогда не был в Ама, не знаешь, как оно там, и не представляешь, как поступают власть имущие женщины с другими женщинами – и что молодым девчатам преподают перед тем, как выучить их драться.
Алия нахмурилась.
– Рыцарский орден – это мрачное унылое место. Я мечтала удрать каждый день, но решилась, только когда мне исполнилось двадцать пять и когда мои начальницы решили, что я уже принадлежу им навеки. Мужчины, которых я встречала, хотели от меня того же, что и магистрессы Ордена – моей задницы. Потом я повстречала того плоскомордого. Он был из сбежавших в лес после поражения. Плоскомордый принял меня под свой кров, и тогда я впервые почувствовала себя в безопасности, и даже, странно сказать, была немножко счастлива. Он был спокойный, заботливый, добрый, ничего не хотел от меня и многому научил, а его жена стала для меня как мать. Она была уже староватая, но, как для плоскомордой, довольно симпатичная.
Алия посмотрела Кестелю в глаза.
– Того плоскомордого я увела. Ох, помню ту ночь. Было холодно и сыро, я чувствовала себя совсем одинокой. Так оно всегда и начинается. Человек ощущает себя одиноким и хочет избавиться от одиночества. Я трахалась с ним полгода, прежде чем узнала жена. Шесть месяцев… для меня – долго, для них, долговечных – один момент. Может, и хорошо, что она узнала. Мне уже наскучило.
Алия доела, уселась поудобнее, обвела взглядом зал. Она не хотела продолжать рассказ.
– И что? – спросил Кестель.
– С плоскомордым?
Он кивнул.
– Да ничего. Жена ошалела от ярости, а я донесла на мужа карателям. Это было еще до амнистии.
– На мужа?
– Она любила его. А я проучила ее.
– А ты не могла уйти просто так? – осведомился Кестель.
– Знаешь, в Ордене есть правило: чтобы отказаться от жестокости, нужен очень хороший повод, – задумчиво произнесла Алия. – Хоть я и удрала, но от того, что мне вбили в мозги, не избавилась. Оно сильно цепляется, когда вбивают многие годы.
– Но о тебе же заботились, берегли. Это разве не повод?
Она тяжело и странно посмотрела на него, облизнула губы.
– Вообще, по-настоящему, таких поводов и нет. Мало победить – нужно, чтобы проигравшие мучились, – сказала Алия, провела ладонью по лицу, коснулась мелких шрамов на правой скуле и добавила: – Жалость – всегда преступление.
– А при чем тут жалость? – спросил Кестель.
Он опорожнил чарку и поморщился – может, от вина, а может, от слов Алии, зацепившей то, что сам Кестель хотел бы не вспоминать. Старый хунг коснулся плаща из рыбьей чешуи, закрыл глаза, а потом открыл их и взялся мыть пол с неожиданной живостью, даже ожесточением.
– А что с ней? – спросил Кестель.
