Над головой, среди ветвей, запела птица.
Этот голос не спутаешь ни с чем. Только одна птица так красиво поет. Сае знала: если посмотреть наверх, то увидишь оранжевое.
Присутствие чужой Сае ощутила прежде, чем услышала голос – сладкий, тихий, но от него стыла кровь в жилах.
– Это хорошая женщина. Она полюбила бы тебя всем сердцем. Вот только ты не хорошая.
Девочка вскочила и увидела рядом с собой тень капюшона. Черный плащ доставал до земли, серебряные украшения на нем излучали холодный свет. Чужая была высокой, подошла бесшумно.
Она подняла руку – плавно, без угрозы, – распустила шнурки, сняла капюшон.
Сае отвернулась. Она не была готова смотреть в лицо чужой, в лицо маддоны. Этот взгляд отобрал бы дом, к которому Сае стремилась. Но Сае уже поняла, что никогда не войдет в него.
– В Велфенере мучительно умирают люди, и это дело твоих рук. Они хватаются за горло и готовы отдать душу за каплю воздуха.
Маддона умолкла, а затем добавила шепотом:
– И не все они виноваты перед тобой.
Девочка глядела на дом, где усталая женщина подогревала хлеб и с надеждой смотрела на дверь. У Сае уже угасла всякая надежда.
– У тебя талант. Твое место среди нас, – сказала маддона.
Сае посмотрела на стоящую рядом женщину в черном. У маддоны было красивое лицо, волнами спадали густые волосы, а глаза были бездонные.
– Дай мне руку, – велела маддона.
Сае еще раз посмотрела на дом, затем на маддону. Взгляд Сае сделался обычным, пустым и равнодушным. Она протянула руку.
Маддона взяла ее, а другой рукой набросила на голову капюшон. Ее лицо укрыла тень.
Затем обе ушли, затерялись между деревьев, а с ними исчезли и птицы. Спустя несколько минут на порог дома вышла женщина с обжигающим пальцы хлебом и кружкой молока, обжигающей еще сильнее. Но снаружи уже никого не было.
В ночи стрекотали сверчки.
Женщина уселась на пороге, поставила рядом еду. Женщина сидела долго.
Затем к ней вышел Прун, поднял давно остывшие молоко и хлеб и забрал женщину в дом.
Неотмщенные
– Нет, а ты возьми, – упрямо повторил старик.
Он чуть ли не силой впихнул перстень в руку Вахабы. Золото казалось липким, и Вахаба живо вообразил то, как старик сдирает перстень с мертвецкого пальца.
– Пришлось всю ладонь отрубить, чтобы снять, – буркнул старик. – Много работы. Много копки. Потому и цена соответствует.
– Да к дьяволу!
– Парень, ты что, боишься? Не похож ты на боязливого. Мертвым оно без толку, а тебе может пригодиться.
Вахаба глядел на перстень, большой и грязный, с орнаментом в виде птичьих крыльев. Старик назвал Вахабу парнем, а Вахаба не привык к тому, чтобы слышать такое. «Парнем» никто не смел называть его уже много лет. Вахаба носил меч и знаки сага, хотя сагом оставался уже лишь по титулу.
– И сколько стоит? – наконец решился он.
Старик назвал цену, вовсе не высокую. Перстень без труда можно было бы продать в два-три раза дороже. Старик встал, прошел к буфету в углу комнаты. В комнате было жарко и влажно. Руки старика подергивались, будто он едва сдерживал смех.
Но старик не смеялся.
– Всего-то? – удивился Вахада, вдруг очень захотевший этот перстень.
– Что, парень, дешево? Ну да, даже очень. Но это для тебя дешево, а для меня в самый раз. Как, решаешься?
Он поставил на стол два стакана, до половины наполненных вином. Вахаба отдал деньги. Ему не хотелось пить в доме могильщика. Он отодвинул стаканы и снова посмотрел на перстень.
– Я вернусь, – пообещал Вахаба. – Может, у вас отыщется еще что-нибудь на продажу.
– Завтра будут похороны. Человек богатый, усталый от земного, привязанный к вещам. Земля будто свежая, я откопаю, как только люди уйдут с похорон. Может, что-нибудь и отыщется. Приходи через два дня.
– Я бы так не смог, как вы, – заметил Вахаба и встал.
– Сумел бы, это очевидно. А может, тебе бы и понравилось.
– Вряд ли.
– Но перстень же нравится? – осведомился старик.
– Нравится.
– Ну и копать бы тоже понравилось. У земли такой сильный запах – в ночном воздухе особенная сила. Я думаю, ты стал бы замечательным могильщиком, если бы не боялся, – подытожил старик.
Он внимательно и сурово посмотрел на Вахабу.
Старик был маленький, лысенький, сморщенный. Он отхлебнул вина.
– Не уговорите вы меня. Лучше уж копайте вы. Может, я и куплю что-нибудь. А сейчас мне пора идти.
– Ох, парень, приходи через два дня. Наверное, отыщется нужное и для тебя.
Вахаба вышел. Дом стоял на отшибе, за улицей могильщиков, в темноте, вдали от дороги.
Вахаба сунул перстень на палец. Налезло с трудом. Перстень не подходил для руки и был слишком тяжелым. Вахаба представил его в земле, на мертвецкой руке и содрогнулся от омерзения.
Но саг Вахаба был очень рад тому, что купил так дешево.
Когда он вернулся, Мики уже спала. Он не мог заснуть, лежал рядом и слушал ее ровное дыхание. На дворе выл пес. Потом задождило, пес унялся, дождь застучал в окна, затем ослаб. Мики несколько раз что-то бормотала во сне. Вахаба не мог разобрать слов, просто лежал и ждал. Сон пришел только под утро.
Когда Вахаба проснулся, Мики уже покинула кровать. Он встал, умылся и сошел вниз, где Мики сидела за столом в огромной кухне. Мики не посмотрела на мужа.
– Аллие ушла, – сказала она.
– Отчего?
– Ее перекупил какой-то саг из города. Я не стала уточнять, кто именно, но велела ей тотчас же убираться.
Мики сидела неподвижно и по-прежнему не смотрела на мужа.
– Мне казалось, мы достаточно платили ей. И всегда вовремя.
Вахаба в особенности заботился о том, чтобы платить слугам – тем, кто еще остался, – невзирая на все растущие долги.
– Она испугалась того, что мы ее вскоре уволим, как остальных, и воспользовалась случаем. Начинает на новом месте через месяц, но я велела ей убираться прямо сейчас.
– В общем, ее-то не за что укорять, – заметил Вахаба.
Мики посмотрела ему в глаза. Вахаба ненавидел, когда она так смотрела.
– А кого мне и за что укорять?
– Не начинай, – попросил Вахаба.
– Я потеряла горничную, которая к тому же умела готовить.
– Так не надо было сразу выгонять. Теперь будет готовить Сан Ван Дет.
– А если уйдет и она? – осведомилась Мики.
