«Мог бы и догадаться», — выругал себя Мэт, когда Стегоман пронесся мимо его убежища и в отчаянии прокричал:
— Отправь ее домой, маг, заклинаю тебя!
В считанные секунды дракон исчез — взмыл вверх, несомый восходящим воздушным потоком. Диметролас, взревев на манер реактивного лайнера и выкрикивая проклятия на драконском языке, устремилась за ним, но Стегоман поймал новый, более сильный восходящий поток и набрал такую головокружительную высоту, что дракониха никак не могла его достать. Злобно визжа, она тоже отыскала подходящее воздушное течение, поднялась выше, метнулась к потоку, поддерживавшему Стегомана, сложила крылья, вознамерившись атаковать дракона, но тот по спирали ушел в сторону и снова набрал высоту.
Покуда рептилии таким образом играли в игру типа «кто выше», Мэт со вздохом принялся за поэтический труд — надо же было выполнить отчаянную просьбу друга. А как иначе? Если Стегоман не желал играть с Диметролас, рано или поздно кто-то из них непременно ранил бы другого. И все же некое шестое чувство подсказало Мэту, что отправлять Диметролас, в строгом смысле, домой не стоит. Поэтому он пропел:
Все выше, и выше, и выше
Драконы парят надо мной.
Все тише, и тише, и тише
Их злобный и яростный вой.
Да сколько же можно, родные,
Кусаться и пыхать огнем?
Забудем обиды былые,
От битвы слегка отдохнем.
Пусть южному ветру послушна
Дракониха резво умчит
Туда, где смогли перемирье
Когда-то мы с ней заключить!
С юга подул сильнейший горячий ветер, и его порыв подхватил Диметролас. Дракониха обиженно рявкнула, закувыркалась в небе, потом все же сумела вновь обрести равновесие и даже попыталась поспорить с ветром, но он неумолимо отгонял ее все дальше и дальше на север. В конце концов она изнемогла и в последнее мгновение, перед тем как скрыться за горизонтом, развернулась в сторону Мараканды — к тем горам, где она впервые встретилась с Мэтом и Стегоманом.
Загрохотали кожаные перепончатые крылья. Стегоман немного покружил над Мэтом, затем осторожно распрямил ноги.
— Молодчина, маг! Эта мерзопакостная бабища, пожалуй, еще несколько часов гонялась бы за мной, если бы ты не прогнал ее восвояси!
— Тебе виднее, — вздохнул Мэт, подпрыгнул, ухватился за коготь дракона, подтянулся, уцепился за лодыжку, и дракон аккуратно пронес его между острых пиков к горе с более или менее плоской и широкой вершиной. Там Стегоман совершил посадку, а Мэт наконец смог забраться на него верхом.
— А знаешь, — проговорил Мэт задумчиво, — очень может быть, что она всего лишь старалась привлечь твое внимание.
— Уж в чем, в чем, а в этом, — мрачно отозвался Стегоман, — у меня нет ни малейших сомнений.
С этими словами он сорвался с горы, поймал восходящий поток и взмыл ввысь.
Мэт осторожно молчал. Наконец Стегоман провещился:
— Никак не могу понять, почему особам женского пола настолько необходимо это треклятое внимание, что ради него они готовы нарушать спокойствие мужчин.
Мэт деликатно заметил:
— Вероятно, она находит тебя привлекательным.
— Чего? Это при том, что она с такой чудовищной страстью надо мной издевается и всеми силами старается доказать, что я — не мужчина?
— Знаешь, что я тебе скажу, Стегоманушка? С большинством мужиков — это самый верный путь добиться их внимания.
— С большинством — может быть. Но не со мной, — буркнул Стегоман. — Да и зачем, вот главный вопрос?
— Не исключено, что все это — прелюдия к любви, — негромко ответил Мэт.
Глава 17
— К любви? — крякнул Стегоман. — Со мной?
— Почему нет? Между прочим, ты очень даже ничего — по драконьим понятиям о красоте, как я смею догадываться.
— Но я же понятия не имею о том, как подступиться к драконихе! Все свои зрелые годы я провел в изгнании и не виделся ни с кем из своих сородичей!
— Верно, с людьми ты общался чаще, чем с драконами, — согласился Мэт. — Поэтому-то ты и не представляешь, что дамы твоего племени могут находить тебя красавчиком.
С четверть мили Стегоман хранил молчание. А потом сказал:
— Пожалуй, в этом может быть некоторый смысл. А то почему бы она так упорно гналась за нами?
— Вот-вот, и я о том же. Почему? — проговорил Мэт со всей осторожностью.
На этот раз Стегоман умолк на целую милю, а когда обрел дар речи, сказал:
— Она — необыкновенно красивая дракониха.
Мэт кивнул:
— Точно. Если считать матушку-природу художницей, то Диметролас — просто шедевр.
Стегоман опять замолчал.
— Ты должен признать, — заметил Мэт, — что небольшая разминка возымела некоторый стимулирующий эффект.
— Должен? Ты так думаешь? — проворчал Стегоман. — Пожалуй, да, — весьма неохотно проговорил он. — Признаю. Очень даже стимулирующий.
— Подобные происшествия заставляют задуматься.
— Чем я и займусь, — пообещал Стегоман.
И он задумался — миль на двенадцать, не меньше. Мэт молча ждал и наблюдал за вьющейся внизу дорогой. Он понимал, что его приятель продолжит разговор тогда, когда сам этого захочет.
В итоге Стегоман сказал:
— Мы — не какие-нибудь там… бабники.
— Верно, — подтвердил Мэт. — Драконы — образцы верности.
— Угу. Мы сходимся на всю жизнь.
— Что правда, то правда.
Стегоман опять надолго умолк, потом проговорил:
— Живем мы очень долго.
— Очень, — согласился Мэт.
— И тот дракон, который связал бы свою жизнь с языкатой самкой, которая то и дело подзуживает его и осыпает оскорблениями, был бы большим дураком.
— Даже в том случае, если эта самка необыкновенно хороша собой, — добавил Мэт задумчиво. — И чувствительна. Пожалуй, даже страстна — по драконьим меркам.
— По драконьим меркам, — повторил Стегоман, а потом еще какое-то время молчал. — Может быть, — произнес он затем, — я и вправду слишком долго прожил среди людей, но уж если бы я пожелал найти подругу, то мечтал бы о такой… нежной, милой. Ведь такие попадаются среди женских особей вашего рода.
Эти слова заставили Мэта вспомнить об Алисанде — милой, желанной. Ее образ, возникший перед его мысленным взором, получился настолько ярким, что Мэта бросило в дрожь, и он заставил себя вообразить другую Алисанду — Алисанду в ярости. Эта картина вызвала у него еще более сильный озноб: к несчастью, супруга казалась ему привлекательной в любом расположении духа. Однако эти упражнения в тренировке воображения навели его на мысль.
