Шарлотта не реагирует. Даже не мигает.
– У меня такое чувство, что ты все это уже знала? – шепчет Оливия. – Знала, что папа у нее бывает?
Шарлотта рассматривает пальцы. Срывает кутикулу.
– Не говори глупости.
– Мам…
Шарлотта сбрасывает с плеч одеяло и резко выпрямляется.
– Открою бутылку вина. Ты будешь? – Она идет через веранду.
Оливия медленно поднимается, не спуская с матери удивленных глаз.
– Принеси стаканы, ладно? – Шарлотта уходит в дом.
Оливия трет виски, уже улавливая ранние признаки наступающей головной боли, и следует за матерью, но идет не за стаканами, а в подвал. Она по горло сыта ее маневрами.
Почему она не может поговорить о Лили? Боится? Угрожал ли ей Дуайт? Или она в самом деле ничего не знает? В высшей степени сомнительно.
Шарлотта открывает дверь подвала, включает свет и осторожно спускается по узким ступенькам. Оливия ждет у двери.
– Перестань, мам. – Каждая из бутылок стоит более четырехсот долларов. Должно быть, мать действительно расстроена. Вино подарил какой-то клиент, и Дуайт приберегает их к сороковому юбилею брака, до которого еще три года. – Нам и подешевле сгодится. – Оливия пришла не пить вино, но почему бы не подыграть? Может быть, оно развяжет Шарлотте язык.
– Не обижай меня. – Шарлотта достает со стеллажа бутылку и читает этикетку. – Мне нужно это как-то отметить.
Злобная нотка воскрешает в памяти Оливии давний эпизод: Лили под замком в темном подвале. Силуэт матери в дверном проеме. Насколько известно, случилось такое только раз, и, по-видимому, наказание оказалось эффективным. Должно быть, Лили сказала Шарлотте то, что она хотела знать.
Мать и дальше будет изыскивать причины не рассказывать о том, почему Дуайт не оставляет Лили в покое, что произошло между ними и не стал ли Джош невольной жертвой стычки между ними. Жертвой как в физическом, так и в эмоциональном плане. Шарлотта сошлется на вино и, не исключено, даже изобразит обморок, чтобы уклониться от разговора по существу. Она упрямая.
– Как насчет красного калифорнийского? – предлагает Оливия, отступая от двери. Последнее, что она видит, закрывая дверь, это встревоженное лицо матери.
Что бы ни думал Лукас, говорит себе Оливия, она не злодейка и не такая, как мать. Она не папенькина дочка. Ей просто нужны ответы. Ее племяннику нужна мать.
Она захлопывает дверь и выключает свет.
– Оливия! Оливия! – испуганно вскрикивает Шарлотта.
Оливия прижимается к двери спиной.
– Извини.
Шарлотта взбегает по ступенькам и дергает ручку.
– Оливия! – Она стучит по двери кулаками. – Открой дверь! Сейчас же!
– Помнишь, как ты заперла Лили в подвале, чтобы заставить ее признаться? – Много позже Оливия узнала, что, играя в баскетбол, сестра сделала вмятину на капоте автомобиля Дуайта. Свою вину она признала только после того, как Шарлотта заперла ее в подвале. – Хочу услышать все, что ты знаешь о Лили. Пожалуйста, мам, я всего лишь хочу ее найти.
– Что бы я ни сказала, тех потерянных лет мне никто не вернет.
– Ты все-таки попробуй.
– Ты никогда меня не простишь.
Оливия прижимается ухом к двери. Сердце стучится в ребра.
– Чего я не прощу?.. Мам?
Шарлотта молчит. Оливия представляет, как она сидит, угрюмая, на верхней ступеньке по ту сторону двери, в темноте. Оливия опускается на пол, подтягивает колени, обхватывает их руками и опускает голову на локоть. Кто же кого пересидит?
Она вздрагивает от грохота за дверью. Поднимает голову, трет глаза. Еще светло, и она по-прежнему сидит спиной к двери. Она не упала. Но прошлой ночью выкроить на сон удалось не более четырех с половиной часов, и теперь глаза закрываются сами собой. На сердце неспокойно.
Сколько времени прошло?
Она смотрит на телефон и облегченно выдыхает – всего-то тридцать пять минут. Сообщение от Блейза. Спрашивает, как дела. Как приятно. Он делает бургеры себе и Джошу. Вернется ли она к обеду? Рассчитывать ли на нее?
Оливия отвечает, что да, надеется скоро быть дома. Потом тихонько стучит в дверь.
– Мам? Ты в порядке?
Шарлотта не отвечает. Оливия прислушивается. Там на самом деле что-то громыхнуло или ей только показалось? Судя по звуку, разбилась бутылка. Или волна обрушилась на камни, как в ее повторяющемся из ночи в ночь кошмаре. Она слышит это каждый раз перед тем, как увидеть блеск ножа в руке Дуайта. Неужели сейчас тоже был сон?
Оливия отодвигает засов и включает свет.
– Мам?
Шарлотты не видно.
– Какого… – Оливия спускается до середины ступенек. Куда же она подевалась? Спрятаться здесь негде. Запасного выхода нет. Пол чистый, никаких осколков, значит, громыхнуло только у нее в голове.
Вот и нижняя ступенька. Оливия проходит дальше. За спиной у нее хруст коленного сустава и что-то тяжелое бьет по плечу.
– Уу! – Оливия оборачивается, потирая ушибленное место.
Шарлотта с удивлением смотрит на бутылку, словно не может понять, почему она не разбиралась, и Оливия не свалилась без чувств.
– Ты что, пытаешься меня убить? – растерянно спрашивает Оливия, шокированная этим нападением матери из засады, и отнимает у нее бутылку. – Это вино стоит полтысячи. Поверь, я того не стою. – Ситуация нелепая, и она пытается не усугублять ее.
С воплем, какого Оливия никогда не слышала, Шарлотта валится на колени, обнимает дочь и прижимается щекой к животу.
– Это не я. Это твой отец.
Оливия замирает с разведенными руками, как будто не хочет прикасаться к матери.
– Ты о чем?
– Бентон Сент-Джон. Лили подслушала наш с твоим отцом спор. Поэтому и сбежала. Решила, что Дуайт убил его, как раньше убил ее отца.
– Что? – Оливия невольно отступает и, если бы Шарлотта не держала ее, опрокинула бы винный стеллаж. – Бентон Сент-Джон…
– Отец Лили.
Оливия замирает с открытым ртом.
– Я переспала с ним однажды. Тебе придется этому поверить. Это ничего не значило. Но твой отец просто взбеленился. Не мог смириться с тем, что я его обманула. Боялся, что если об этом станет известно, его репутация будет безнадежно испорчена, что мой роман с Бентоном уничтожит его шансы на избрание.
– Так он убил его? – Оливия оглядывается, и подвал идет кругом, стены сжимаются.
– Да, – всхлипывает Шарлотта.
Оливия качает головой, но чувствует, что если не знала, то подозревала нечто в этом роде давным-давно.
Кошмары.
Ей снилось убийство Бентона. Видела ли она его наяву? Невероятно. Было темно, а ей едва исполнилось пять лет. В любом случае многого она бы не запомнила. Новость отозвалась в ней бурей эмоций. Колени дрожали. Не поэтому ли ей так отвратительно предательство? Не подозревала ли она все это время, что он обманывает ее? Это только сон. Отвратительно до тошноты.
