Маму начало беспокоить то, что я так много мечтаю и слишком много учусь. Как-то в субботу вечером она пришла и сказала, что сожжет все эти чертовы книги, если я немедленно не лягу спать. Моя мама удивительная женщина и всегда хотела для нас самого лучшего, но я был аномалией, по ее мнению, и она справлялась со мной, как умела. Я бесконечно благодарен ей за то, что она старалась помогать мне с уроками в меру своих сил и мирилась с моей замкнутостью, погружением в себя и добровольным затворничеством. С уроками мне помогала и старшая сестра Фрэнсис, которая работала школьной учительницей. Как бы осторожно она ни поднималась по лестнице, возвращаясь с работы, я всегда ловил ее там. Когда я видел чудесные вещи, которые она делала со своими учениками и о которых я не имел ни малейшего представления во время обучения в начальной школе, мне становилось грустно. Я оплакивал потерянные годы. Но что было, то прошло.
Хочу поблагодарить брата и других сестер за ту помощь. которую они мне всегда оказывали. У Джона золотые руки и острый ум. он может построить что угодно, будь то что-то стационарное или механическое: дом. машину, трактор. (А я даже полку прибить или дверь навесить не способен. Если то. что нужно починить, не лает, не мяукает и не истекает кровью, я совершенно беспомощен. Обращаться я умею только с хирургическими инструментами. Впрочем, однажды мне пришлось наложить хирургические нейлоновые швы на свой порванный кейс — и они держатся вот уже десять лет!) Джон всегда пробуждал во мне творческое начало. Если бы у меня была хотя бы половина его мастерства и физической силы, вероятно. я мог бы оперировать любое животное мира.
Мэри всегда присматривала за мной, словно мать. Она нянчила меня еще младенцем, и я знаю, что ее особая любовь ко мне неистребима. Грейс и Жозефина тоже помогали мне на протяжении всей моей жизни — и тогда, и сейчас. Им не повезло: одна была на два года старше меня, другая — на два года младше, и на их плечи легла основная тяжесть работы на ферме, когда они по выходным возвращались домой из интерната, а я запирался в своей комнате и грыз гранит науки. Мне искренне жаль, что так вышло, но. справедливости ради, хочу заметить, что летом овцеводством мы все занимались наравне. Овец нужно было пасти, загонять, дезинфицировать, стесывать им копыта, перебирать шерсть после стрижки, очищать их кожу от паразитов, удаляя плотоядных личинок. Это была самая неприятная работа. Нужно было добавить дезинфицирующее средство в ведро с водой, взбить пену, вылить мыльную воду на овцу, а потом растирать шерсть, кишащую личинками, пока все они не смоются. Раны от личинок начинали кровоточить — часто они были довольно глубокими. Поэтому мы втирали в зараженный участок кожи отработанное масло из двигателя трактора, чтобы уменьшить зуд и чтобы мухи не могли снова отложить яйца в открытую рану. Это была ужасная, неблагодарная и тошнотворная работа.
В конце концов долгие часы занятий принесли свои плоды. Четыре года из пяти я был лучшим учеником школы и получал приз «Студент года», а в последний год был удостоен научной премии. Полагаю, неплохо для «деревенщины». Я доказал, что не идиот, но за это мне пришлось заплатить высокую цену. Честно говоря, за эти пять лет в школе было мало хорошего. Но одно событие все же доставило мне радость: я победил на европейском конкурсе эссе с сочинением на тему «Место Ирландии в Европейском экономическом сообществе в качестве его нового члена» и был награжден недельной поездкой в Нидерланды вместе с детьми со всех концов Европы. Мне предстояло познакомиться со смурфиками5! А главное — я впервые встретился с детьми из других стран и убедился. что за пределами Баллифина существует большой мир. который мне страстно хотелось исследовать.
В июне 1985 года я сдал обязательные выпускные экзамены на аттестат зрелости, а потом сразу же стал сдавать дополнительные, чтобы получить высокий балл. Насколько мне известно, я был единственным в школе, кто сдал одиннадцать экзаменов — математику, прикладную математику, физику, химию, биологию, ирландский, английский и французский языки, географию, бухгалтерское дело. И еще я решил сдать экзамен по домоводству, потому что, хотя и не умел готовить, но подумал, что знание основ физики и математики помогут сбалансировать семейный бюджет. За него я получил тройку! Экзамены я ненавидел. Мне даже сегодня снятся кошмары о том, как я сдаю математику на латыни. Я забросил латынь, получив аттестат, о чем всегда сожалел, думаю, как и мистер Канти, мир его праху.
Я подал заявление в единственную ветеринарную школу в Ирландии при университетском колледже в Дублине. Десять лет я мечтал об этом и был твердо намерен добиться успеха. Но на всякий случай, если баллов окажется недостаточно, я подал заявление и в Королевский хирургический колледж. Я решил, что либо можно будет сдать выпускные экзамены повторно, либо, проучившись год в медицинском колледже, попытаться перевестись на другую специальность. Заполняя бланки заявлений, я заметил, что есть еще курс драматургии и искусств. Это тоже был интересный вариант, а для меня и вовсе нечто непостижимое и окутанное пеленой тумана, поскольку в баллифинском колледже о возможности заниматься драматическим искусством или живописью не было и речи.
Хотя у меня не было никаких сомнений по поводу выбора жизненного пути, меня очень интересовала эмоциональная поэзия и художественная проза. Я был бы не прочь изучать литературу, чтобы понять, почему книги Оскара Уайльда, Дилана Томаса, Джона Стейнбека и Джеймса Джойса трогают меня до слез. Мне хотелось узнать, каким образом слова, записанные на бумаге, вдруг оживают в нашем воображении и погружают в удивительный мир, который раньше не существовал, заставляют громко смеяться или горько плакать и проникают в потаенные уголки нашей души, о существовании которых мы и не подозревали. Если бы я мог, то сочетал бы изучение ветеринарии и драматического искусства, но я никогда и никому об этом не говорил, боясь, что меня высмеют уже за то, что я высказал такую нелепую мысль. Впрочем, в те времена в Ирландии это в любом случае было невозможно. Не то чтобы я передумал становиться ветеринаром, просто я надеялся когда-нибудь раскрыть тайну воздействия искусства, сколь бы невероятным это ни казалось.
Пока я ждал результатов итоговой школьной аттестации и ответа из университета, жизнь на ферме шла своим чередом. Нужно было косить траву и убирать ячмень, пасти скот и овец. Ферме не было дела до моих проблем, и если бы она могла говорить, то предпочла бы, чтобы я просто остался дома. Пират наверняка сказал бы то же самое, но, как бы трудно мне ни было, я знал, что должен покинуть родной дом, как Ветмен. С одной стороны, я с тревогой ожидал результатов, но в то же время с моих плеч свалился тяжелый груз: как бы там ни было, мне больше не придется возвращаться в ненавистный класс к своим обидчикам.
Письмо пришло утром, когда я работал на скотном дворе за нашим домом. Зеленую машину почтальона я заметил издалека. Мы редко получали письма, поэтому, увидев, как он опускает официального вида конверт в наш почтовый ящик, я сразу бросился туда. На коричневом коврике за коричневой входной дверью нашего дома лежал коричневый конверт. Схватив его, я бросился в сарай к Пирату, прежде чем меня кто-то успел заметить. Я долго держал в руках конверт, не решаясь его вскрыть: а что, если я оказался недостаточно умным? Руки дрожали, Пират выжидательно смотрел на меня — мое волнение передавалось и ему.
