Слева от меня были большие двойные белые двери, которые то и дело распахивались и снова закрывались, когда входящие и выходящие люди с деловым видом прикладывали свои карточки к датчикам. Я понял, что у меня есть только два выхода; можно и дальше сидеть и жалеть себя, а можно попытаться кого-нибудь найти. Я выбрал второе. Автоматические двери распахнулись, и я прошел за кем-то следом. В ушах моих звучала музыка из «Рокки». Я в Филадельфии, и я должен действовать — сейчас или никогда.
Впрочем, решимость мне быстро изменила, когда два человека в белых халатах вышли из-за угла и пошли по коридору прямо ко мне. Я небрежно взял в руку рюкзак и попытался вести себя так, словно знаю, куда иду, но вдруг запаниковал и вынырнул в приоткрытую дверь. К счастью, это оказалась небольшая кладовка для швабр. В темноте я споткнулся, упал на пол рядом с рюкзаком и очень испугался, что сейчас моим мечтам о Рокки придет конец.
В дверную щель пробивался свет. Я быстро переоделся в этой полутьме, сунул рюкзак в угол и вышел с бешено стучащим сердцем. Набравшись смелости, мне удалось расспросить людей и узнать, где столовая и туалет, ну а ближайшие три ночи, думал я, придется провести и кладовке. Но потом два отличных парня (обоих звали Ричардами) позволили мне на несколько ночей остаться в их небольшой полуподвальной квартирке неподалеку.
Никогда еще мне не приходилось так страдать от жары, как летними ночами в Филадельфии. Не спалось ни мне, ни тараканам. Впрочем, вскоре мне предоставили жилое помещение в колледже, и я немного пришел в себя. Все было новым и необычным. Я впервые купил банку кока-колы в автомате, что само по себе казалось маленьким чудом. И наконец, у меня появились друзья. Профессор, с которым я все же встретился, оказался действительно замечательным человеком. Я начал работать над созданием стереотаксического атласа нервных путей в мозге крысы — предшественника аналогичного атласа мозга собаки. В течение трех месяцев я должен был изучить сотни гистологических слайдов мозга крысы и построить трехмерную схему нервных путей, соответствующую аналогичным снимкам на МРТ-сканере. Это была утомительная и кропотливая работа, но, глядя в микроскоп, я видел будущее. Я был окрылен осознанием потенциального прогресса в реальной ветеринарной медицине, о чем до этих пор не имел ни малейшего представления. Тогда МРТ-сканеры только начали появляться в ветеринарии. Изучая их работу, я представлял, как в будущем у меня будет собственный аппарат МРТ, который позволит делать операции на головном и спинном мозге.
Через какое-то время я попросил разрешения некоторое время поработать в клинике для мелких домашних животных. В первый же день я был потрясен до глубины души. Наконец-то я оказался там, куда всегда хотел попасть, — в сердце передовой ветеринарной практики, работая с приборами, о которых даже никогда не слышал. В радиологическом отделении я познакомился с чудесным человеком по имени Джефф Уортмен. Он понял, что мне негде жить, и предложил комнату в своем доме в обмен на то, чтобы я постриг его газон и покрасил дом, на что я с радостью согласился. Джефф объяснил, как важно посвящать время тому, что ты по-настоящему умеешь (в его случае это было чтение и описание рентгеновских и МРТ-снимков), а потом тратить заработанные деньги на оплату людям за то, что они делают лучше тебя, и за то, что делать не хочется. Подобная мысль на ферме и в школе мне в голову не приходила. Я все и всегда делал сам. Джефф, его жена Кэрол и две их дочери были очень добры ко мне.
Вскоре я познакомился с младшим братом Кэрол — Доном Кансельмо. Он был всего на несколько лет старше меня. Я переехал к нему в Страффорд, пригород Филадельфии. Поезд из Страффорда каждое утро доставлял меня на красивый центральный вокзал на 30-й улице, и я шагал в ветеринарную лабораторию под «Нотариус» группы Duran Duran или «Бэд» Майкла Джексона. Музыка из плеера на полную громкость гремела в моих наушниках. Я переписывал ее из коллекции Дона — альбом Brothers in Arms («Братья по оружию») группы Dire Straits, Purple Rain («Пурпурный дождь») Принса и Born in the USA («Рожденный в США») Брюса Спрингстина. Записи я сделал на огромном музыкальном центре, который мне страшно нравился, — потом я привез его с собой в Дублин.
Дон стал моим верным другом на всю жизнь. Он показал мне, что такое настоящие уикенды, о которых я и не осмеливался мечтать в течение двух одиноких лет в Дублине. Иногда мы отправлялись в замечательный загородный дом, где катались на велосипедах и гребли на каноэ по рекам, пили пиво и знакомились с девушками — мне казалось, что я попал в настоящий рай. Обычно я ездил с ним на его мотоцикле «Дукати» или в его «Корвете». Я не представлял, что жизнь может быть такой прекрасной. Мои горизонты безмерно расширились. Оказалось, что можно совмещать упорный труд с развлечениями! Впервые в жизни я не испытывал чувства вины за то, что не учусь двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.
Но еще лучше была наша короткая поездка на Бермуды по приглашению родителей Дона. Это был мой первый зарубежный пляжный отдых, и это было потрясающе! Тем летом Дон начал встречаться с девушкой по имени Кэрол. Они поженились, и сейчас у них трое замечательных детей. Недавно мне представилась возможность отплатить им за доброту: ко мне на практику приезжала их дочь Грейс. Она приземлилась в аэропорту Гэтвик и побывала на моей публичной лекции в Лондоне. где присутствовала тысяча человек. Был день ее рождения, и мы подарили ей цветы и всей аудиторией спели Happy Birhday. Я был счастлив хоть чем-то отплатить Дону за его безмерную доброту.
* * *
Тем летом 1987 года моя жизнь изменилась навсегда. Я понял, что значит «жить в свое удовольствие». Я впервые насладился своей юностью и вкусил радость жизни лишь в девятнадцать лет (двадцать мне исполнилось только в декабре). Мне казалось, что вся моя юность вместилась в одно это лето. Я увидел, как здесь умеют веселиться мои ровесники, и в то же время был поражен тем, какой развитой может быть ветеринарная медицина. Хотя я не работал в клинических отделениях, но часто бывал в больнице для мелких домашних животных, как и в клинике для лошадей в медцентре Нью-Болтон. В хирургическом отделении клиники для мелких домашних животных я впервые увидел операцию по замене тазобедренного сустава, Я видел, как работают аппараты МРТ и КТ и огромные диагностические лаборатории. В центре для лошадей я увидел процесс гамма-сцинтиграфии: радиоизотоп вводили в вену, он достигал очагов воспаления и фиксировал их на гамма-камеру. Этот уникальный метод используется для диагностики сложных случаев хромоты. В этом центре был даже плавательный бассейн с надувным плотом, чтобы лошади не переломали кости, очнувшись после наркоза. Я был совершенно потрясен всем этим. Ничего подобного в Ирландии я не видел — и не увидел бы до завершения своего ветеринарного образования.
После лета, проведенного в Филадельфии, настало время возвращаться в Дублин на третий курс. Садясь в автобус до Нью-Йорка на углу Спрюс-стрит, на сей раз при свете дня, я размышлял над тем, как сильно я изменился с того момента, когда наивным ирландским юношей сошел на этой остановке, не имея представления о том, куда идти. За несколько коротких месяцев я стал другим человеком — более уверенным в себе, более знающим и более увлеченным своей будущей профессией. Теперь я точно знал, что нет ничего невозможного — стоит только захотеть.
