Но доконала меня другая подработка в Лондоне. Какое- то время мне пришлось работать у весьма высокомерного типа, который считал себя лучше всех остальных. Однажды мне нужно было подобрать скальпель, чтобы стерилизовать суку, и я замешкался. И тут он в своей неподражаемой манере произнес; «Может, тебе бы больше подошла лопата, Пэдди?» Возможно, он просто пошутил и не хотел меня оскорбить. Но меня задело не ироничное отношение к моему ирландскому происхождению, а то, как низко он ценил меня как хирурга. С этим я смириться не мог.
В первую очередь я бросил подработку, хотя до осуществления моей мечты было еще очень далеко. Зато я познакомился с отличным парнем по имени Марк Хавлер. Он работал лесником, и я поселился в мансарде его дома, где каждое утро просыпался под пение птиц. В этом доме я познакомился с Энди Торрингтоном, хирургом-ординатором, изучающим ортопедию в больнице королевы-матери при Королевском ветеринарном колледже. Энди объяснил, что входит в программу подготовки специалистов, и я сразу же почувствовал, что ортопедия — это мое. Я всегда был склонен к этому разделу медицины и своими глазами видел, каких успехов достигли ортопеды в Америке. Но разговор с Энди окончательно укрепил мою уверенность в том, чего я хотел бы добиться в своей жизни. Хотя я не считал себя большим специалистом, но уже знал, как добиться успеха. Я был преисполнен решимости сделать все, что в моих силах. Энди мне очень помог, он вдохновил меня, за что я благодарен ему по сей день.
Поскольку стать интерном или ординатором мне не удалось, я решил получить дополнительное образование в Королевском колледже ветеринарной хирургии. Я получил сертификаты по ветеринарной ортопедии, а потом еще и по радиологии. В 1992 году я прошел собеседование и получил работу в ветеринарной фирме «Андервуд и Кроксон». В то время у них был большой ветеринарный центр (сейчас там виноградник) в Грейфрайерсе близ Гилфорда, а еще несколько небольших офисов в разных соседних деревнях и городах. У меня было преимущество общей практики — я имел опыт работы с разными животными. Клиники мистера Андервуда и мистера Кроксона пользовались доверием клиентов, которые считали, что здесь с их животными не может произойти ничего плохого, потому что они никогда не ошибаются.
Но сам я ошибался довольно часто. Мне требовалось время, чтобы освоиться в ветеринарии мелких животных. К тому же я часто опаздывал на прием, мечась по сельской местности между вызовами к овцам, коровам и лошадям, и моим медсестрам приходилось успокаивать клиентов, которые вынуждены были ждать слишком долго. В отместку за это они начали меня разыгрывать. Чаще всего это делали Дженни, Джин и Бекки. Как-то раз, возвращаясь с отела, я вбежал в офис, схватил свой белый халат, натянул его, вошел в небольшую приемную и пригласил следующего клиента. И тут я заметил удивленные взгляды и возгласы. Опустив глаза, я, к своему ужасу, увидел, что к нагрудному карману моего халата приколот презерватив, наполненный молоком.
Были и другие розыгрыши. Зная, что у меня только одна пара рабочих брюк, они затягивали унитаз прозрачной пленкой, и брюки оказывались забрызганными мочой. Как-то раз они домкратом подняли мою машину на парковке, сняли колеса и поставили ее на землю, приставив колеса, а ветровое стекло засыпали пшеничными хлопьями. Все потому, что я всегда опаздывал и, будучи вечно голодным, часто заставлял клиентов ждать, пока съедал свою миску хлопьев. Их забавы с моими хлопьями на этом не закончились. Однажды медсестры высыпали мои хлопья и насыпали в коробку кроличий помет. Они остановили меня только после того, как я уже залил его молоком. Но вершиной их проделок стал подарок на мой день рождения. Они преподнесли мне две симпатичные ювелирные шкатулки с «драгоценностями». Я был рад получить этот красиво упакованный подарок. Но радость моя мгновенно испарилась, когда я их открыл и обнаружил пару сережек из кроличьих яичек и такое же ожерелье. Медсестры радостно сообщили, что несколько месяцев собирали этот «подарок», храня его в морозильнике. То были проделки давно минувших дней, когда закон об охране здоровья и безопасности, а также правила соблюдения этических норм не были так строги.
Как-то раз сигнал экстренного вызова прозвучал в шесть утра. Мобильных телефонов тогда не было, и нужно было перезванивать, чтобы узнать, в чем дело.
— Машина сбила овцу на такой-то дороге между такими-то деревнями. Немедленно выезжайте!
Я вскочил с постели, прыгнул в машину, где теперь лежало все необходимое для выездов на фермы, и сорвался с места, даже не продрав глаза. На месте я обнаружил надувную овцу, облитую кетчупом. Одна из медсестер сидела на дереве и со смехом снимала все на видео. Так что медсестры не только научили меня многому в медицине, но и не уставали прививать мне чувство юмора — правда, частенько против моей воли.
У нас было много забавных моментов, особенно на рождественских вечеринках в нашем зале, где мистер Кроксон каждый год плясал под песню группы Right Said Fred «Я слишком сексуален». Но не подумайте, что я говорю это с иронией. С того времени, когда я танцевал с «пожилыми людьми» в коммунальном центре Баллифина, мои собственные танцевальные навыки не улучшились. Девушки высмеивали мои попытки произвести на них впечатление подражанием Джону Траволте. Они совали пальцы в рот, имитируя рвоту. А я говорил им: «Заткнитесь!» — и танцевал всю ночь напролет.
Но однажды это слово чуть не погубило мою репутацию. Моя карьера ветеринара могла бы закончиться еще до начала моих исследований. Дело было так. К нам в клинику на рентген привезли серого африканского попугая с орнитозом — инфекцией легких и воздушных мешков. Мы не могли дать ему успокоительное или обезболивающее — боялись, что это убьет его. Поэтому я надел просвинцованные перчатки и фартук (по тогдашним правилам этого было достаточно) и удерживал несчастную птицу на рентгеновской кассете. Попугай вертел головой, смотрел на меня и твердил: «Что ты делаешь? Что ты делаешь?» Я изо всех сил пытался удержать его, и, похоже, с моего языка сорвалось несколько крепких ирландских словечек. Мы сделали рентген, подобрали лекарства, и я вернул попугая его хозяйке, очаровательной пожилой даме. Попугай прищурился, склонил голову набок, вытянул шею и отрыгнул прямо на меня. У африканских серых попугаев это признак любви и привязанности, потому что в дикой природе они именно так кормят своих детенышей и партнеров. Но я сильно сомневался, что птица имела в виду именно это! Попугай прыгнул на руку дамы, склонил голову в другую сторону и жизнерадостно выпалил: «Заткнись, чертова птица! Заткнись на хрен, чтоб ты провалился!» К счастью, дама была глуховата, а даже если и расслышала, то предпочла проигнорировать. Однако медсестры были гораздо менее снисходительны и с удовольствием регулярно напоминали мне об этом инциденте. Это был тот редкий случай, когда я остался благодарен своей клиентке за то, что она не слушает животных!
Оглядываясь назад, я понимаю, что. как и любому другому молодому специалисту в первые годы практики, мне приходилось прокладывать свой путь, порой оступаясь, порой оказываясь в рвоте, но всегда стараясь сделать все возможное, чтобы построить свое будущее в области ветеринарии.
— Благословите меня, отче, ибо я согрешил. Прошло тридцать пять лет с моей последней исповеди. Я нецензурно выражался и неумышленно убил хомяка.
