10
ЕЖИ
«Колючая» правда
Я люблю ежей, всегда любил и буду любить. В детстве у меня был ежик. Я нашел его на обочине дороги и принес в сенной сарай. Я кормил его, а потом он ушел. Хотелось бы верить, что его жизнь сложилась счастливо, что он сумел продолжить свой веселый путь. Первым пациентом, излеченным моим супергероем Ветменом, стал ежик без задних лапок. Ветмен сделал ему бионические пружины при помощи волшебной пыльцы, и еж прыгал выше, быстрее и лучше, чем «Человек на шесть миллионов».
На гэльском языке ежей называют grainneog — что значит «уродец». Конечно, такое название страшно далеко от истины — по крайней мере, для меня. Я считаю ежей самыми милыми животными на земле. Можете представить себе мой инфернальный ужас, когда, направляясь вечером на очередную лекцию, я случайно наехал на ежа. Резко затормозив, я кинулся ему на помощь. Сразу же было ясно, что я переехал его заднюю лапку, сломана берцовая кость (ежик оказался мальчиком). В дикой природе еж со сломанной лапкой выжить не сможет. Он не сможет вычесывать ушных клещей, не сможет убежать от машин или хищников. Даже если лапка срастется, он не сможет втянуть ее под защиту иголок, и лиса съест его, даже если он свернется в клубок.
В тот день я пропустил лекцию, потому что немедленно принялся лечить бедного зверька. Я впервые наложил внешний костный фиксатор на лапку ежа. Очень узкий штифт шириной 0,9 мм я аккуратно наложил вдоль кости с обеих сторон, чтобы выпрямить ее, а потом вколол очень маленькие спицы перпендикулярно кости — две выше перелома и две ниже. Потом я загнул все проволочки снаружи и закрепил их каплей сантехнической эпоксидной смолы, способной надежно все склеить. Получилась своеобразная английская булавка для голени. Мы ухаживали за ежом несколько недель, а потом сняли шину и выпустили его на свободу в лес.
С того времени я выполнял эту операцию множество раз. Однажды в программе «Супервет» я одновременно лечил четырех ежей. Я считаю, что моральный долг ветеринара — при возможности помогать животным, не рассчитывая на вознаграждение. Это полезно для души. Я отлично понимаю, что в современном мире лекарства, оборудование и зарплата персонала обходятся недешево. Сегодня почти все монетизировано. И все же я считаю, что каждый ветеринар когда-то был ребенком и мечтал помогать всем животным. Даже когда жизнь становится очень тяжелой, мы не должны изменять своей мечте.
Единственным, что довлело надо мной в тот период, было желание стать хорошим специалистом. Я учился всегда и везде, по ночам и выходным. Работая в ветклинике «Андервуд и Кроксон», я жил в местечке Аш-Вейл близ Гилфорда. Больше всего мне нравилось заниматься под большим раскидистым каштаном в парке «Фарнхем». Там я видел нескольких ежей, а когда мне было особенно трудно, ко мне прилетала малиновка, и я не мог сдержать улыбки.
Однако подготовка к экзаменам — не повод для улыбок. К тому же мне приходилось много часов проводить в Тонгхэмском филиале компании «Андервуд и Кроксон», потея над проявлением рентгеновских снимков в крохотной комнатке, наполненной ядовитыми испарениями из лотков с проявителем и закрепителем, которые использовали для обработки рентгеновской пленки. Я всегда был перфекционистом, всегда тщательно готовился к экзаменам, так что неудивительно, что я был готов на любые муки, чтобы получить идеальный снимок.
Для получения сертификатов ортопеда и рентгенолога оказался очень полезным опыт общей ветеринарной практики, поскольку частью программы была ветеринария лошадей и крупного рогатого скота. Немало ночей мне пришлось провести на автозаправках на трассе М4 но дороге в ветеринарную школу в Бристоле или на трассе МП по пути в ветеринарную школу Кембриджа. Частенько я ночевал на трассе М25, пытаясь вовремя добраться до Королевского ветеринарного колледжа в Лондоне, чтобы попасть на лекции или семинары.
Я учился у всех, кто готов был меня учить.
Получить сертификат ортопеда мне помогли Стюарт Кармайкл и Саймон Уилер из больницы королевы-матери при Королевском ветеринарном колледже. Они и позже принимали активное участие в моей жизни. Я бесконечно благодарен Майку Херртаджу из Кембриджской ветеринарной школы и Фрэнсису Барру из ветеринарной школы Бристоля. Наверное, я сводил их с ума своими зарисовками каждого рентгеновского снимка и бесконечными вопросами, чтобы не упустить мельчайшей детали. Я сидел рядом с Питером ван Донгеном в классе радиологии, сводя его с ума своими каракулями и нервным подергиванием колена. Тем не менее он стал моим большим другом, воспринимая мои раздражающие привычки как неотъемлемую часть тех особенностей, которые делают меня тем, кто я есть.
В конце концов я сдал экзамены на оба сертификата. Ортопедом я стал в 1994-м, а рентгенологом — в 1996 году. Даже сейчас мысль об экзаменах вызывает у меня тошноту из-за страха и тревоги, хотя у меня были самые подробные конспекты, к которым я обращаюсь даже сегодня. Согласно правилам я мог взять направление после получения сертификата, но считаться специалистом я не мог, пока не сдам другие экзамены, что случилось гораздо позже. Обычно ветеринары проходили одну, две или три стажировки в качестве интернов, сдавали экзамены на сертификаты, затем три года были в ординатуре и писали научные статьи для публикации. Только после этого их допускали к экзаменам на звание специалиста.
Работая над несколькими клиническими проектами для публикаций, я предпринял шаги для преодоления страха перед публичным чтением лекций, причина которого, я полагаю, коренилась в моих детских комплексах. Я стал посещать школу драматического искусства, и это мне очень помогло. Но, сталкиваясь с необходимостью выступать публично перед профессиональным сообществом, я, подобно моим друзьям-ежикам, хотел только одного — свернуться в клубок, чтобы закрыться от всех.
Первое мое публичное выступление состоялось в 1997 году в Раджвик-виллидж-холле, Западный Сассекс. Я как раз собирался выйти на сцену, когда почувствовал острую боль в почках. Пришлось срочно искать туалет, и я подумал, что просто слишком перенервничал. Мне предстояло прочесть мою первую лекцию об артрите у собак, ведь я уже начал собирать рекомендации ортопедов и хотел донести важную информацию до потенциальных клиентов. Незадолго до этого я перешел в ветеринарную клинику «Хантерс лодж» в Юхерсте в графстве Суррей, недавно приобретенную Филиппом Стимпсоном, которого я знал по работе у Андервуда и Кроксона. Я рассчитывал, что на моей лекции будет присутствовать около сотни человек: клиенты нашей клиники, члены местных клубов собаководов и друзья, которых я пригласил для моральной поддержки. Неужели я настолько нервничаю?
А потом, уже в туалете, я услышал, как две наши медсестры смеются надо мной. Я вышел, обругал их за бесчувственность и пошел устанавливать проектор. Все слайды были тщательно подготовлены, но проектор оказался таким же нервным, как и я. Он скользил по столу, и мне пришлось подпереть его своей твидовой кепкой. «Отлично, — подумал я, — теперь только бы не описаться».
Люди постепенно занимали свои места, пока я прятался за потрепанным занавесом на скрипящей сцене. Пришлось еще раз сбегать в туалет — почки у меня действительно болели, — после чего я наконец начал лекцию. Но, дойдя до роли цитокинов в патогенезе остеоартроза, я снова был вынужден отлучиться. Лекцию я закончил с трудом. Прежде чем отвечать на вопросы, я еще раз посетил туалет. Я был раздражен, сконфужен и измотан. Только потом одна из медсестер призналась, что они ввели в мой банан лошадиную дозу диуретика фуросемида. Они меня чуть не прикончили, черт возьми! О чем они только думали?! Вряд ли современные медсестры могли бы себе позволить нечто подобное — они просто побоялись бы быть вызванными «на ковер» к руководству со всеми вытекающими последствиями. Но в тот злосчастный вечер единственным человеком, который чего-то боялся, был я.
