Одну «кружку объятий» я взял с собой на новое место работы и поставил в небольшую кладовку под лестницей, где размещался мобильный рентгеновский аппарат. Этот аппарат значительно облегчил наш труд, избавив нас от проявления пленок вручную. Но все равно приходилось много времени проводить в насыщенном ядовитыми парами темном помещении, загружая и выгружая рентгеновские пленки из кассет. Чтобы не сойти с ума и не уснуть, мне там нужен был кофе.
У нас была замечательная новая операционная и два замечательных кабинета для консультаций, хотя соседство с шашлычной меня не очень радовало. Меня раздражали бесконечные шутки о «поставках сырья» для шашлычной — «из одной двери в другую». Я находил их весьма оскорбительными. Конечно, место для клиники было не идеальным, но Фил всегда меня поддерживал, и я благодарен ему за то, что он позволил эмбриону моей клиники зародиться под его крылом.
* * *
Оглядываясь назад и вспоминая дни и ночи, проведенные по соседству с шашлычной в Гилфорде с 2003 по 2005 год, я испытываю смешанные чувства теплоты и досады. Наша клиника располагалась совсем рядом с тем местом, где я начинал работать у Майка Олдера, приехав и Великобританию десять лет назад. Как только я нашел свою «достаточно вескую причину», я больше, чем когда-либо, преисполнился решимости создать собственную клинику, но мне до этого было еще очень далеко. Мне посчастливилось привлечь в свою команду одного из первых моих наставников — невролога Саймона Уилера, и мы отлично работали вместе. Однако пару раз мне пришлось отказаться от планов получить разрешение на проектирование клиники, да и денег на это не хватало. Поэтому все, что я мог, — это вместе с единомышленниками продолжать тратить все свое время и силы на изучение новых разработок, чтобы не отстать от научного прогресса в области ортопедии и нейрохирургии: невозможно создать лучшую ветеринарную клинику в мире, которая не основывалась бы на научных знаниях. Это все равно что строить «Феррари» без мотора.
Я все еще ездил в Соединенные Штаты — присутствовал и выступал на ветеринарных конференциях. Во время выступлений я стал чувствовать себя увереннее. Общение с коллегами и их признание доставляли мне истинное удовольствие. Я принимал все предложения выступить, даже не представляя, когда буду писать текст и подготавливать слайды, семь дней в неделю не отрываясь от своей практики. За последние пятнадцать лет я прочел более сотни лекций в Америке, но при этом у меня ни разу не было заранее заготовленного конспекта. Я писал их на ноутбуке в самолетах, поездах, автомобилях, туалетных кабинках, среди шума и суеты конференц-центров, в любых местах, где можно было сесть или лечь. Большая часть моих текстов написана в гостиничных номерах Америки. Я никогда не выходил на сцену без подготовки, но пару раз этого оказалось недостаточно. Мне жаль, что я разочаровал слушателей, но, учитывая общее количество моих лекций, соотношение между успехами и неудачами можно считать вполне приличным. Я все же сумел рассказать людям кое-что полезное.
Без лишней скромности я с уверенностью могу сказать. что за десять лет — с 2003 по 2013 год — я сделал больше ортопедических и нейрохирургических операций, чем кто бы то ни было в мире. Часто я оперировал семь дней в неделю. Прооперировать больше пациентов, чем я, было физически невозможно, разве что нашелся бы ветеринар, не нуждающийся в сне и отдыхе.
Мне часто приходилось работать ночами, сортируя пациентов и судорожно собирая воедино на ноутбуке рентгенограммы, компьютерные томограммы, результаты МРТ и оперативные фотографии для своих лекций. Неудивительно, что я часто был очень измотан. Порой я не спал по 36—40 часов перед длительным перелетом. В таких случаях я буквально заползал в самолет, добирался до своего места и мгновенно отключался.
На место я обычно прилетал ближе к вечеру, а лекции читал на следующее утро, так что у меня было несколько часов на окончательную организацию снимков на ноутбуке и генеральную репетицию. Я побывал во множестве городов, но ни одного из них не видел — только гостиничные номера, которые везде одинаковы. Характерная особенность подавляющего большинства американских номеров — туба с чипсами Pringles в минибаре. Более пятнадцати лет эти чипсы были частью рутины: приехав и отель, я ставил чемодан на пол, выдвигал из-за стола стул, доставал ноутбук, включал и загружал его, снимал брюки, потому что лучше всего мне пишется без них, и лез в мини-бар. Я открывал тубу с чипсами и раскладывал их по комнате по отдельности или парами — на кровати, тумбочке, подоконнике, даже в ванной. Это побуждало меня вставать и двигаться, чтобы заполучить лакомство.
Каждые полчаса работы я позволял себе прерваться на чипсы — это называлось у меня «часы Pringles». Это помогало сосредоточиться на работе и следить за временем.
По опыту я знаю, что в каждой 50-граммовой банке от двадцати четырех до двадцати шести чипсов. Это важно, когда пишешь лекцию с такими «часами»: чипсы следовало распределить в соответствии с требуемым временем работы. Если у меня было десять часов, то я мог съедать по одному ломтику каждые полчаса и еще четыре или даже шесть по завершении работы. Иногда, поднимаясь в номер в лифте, я мечтал о двух коробочках чипсов, чтобы баловать себя двумя штуками каждые полчаса. Я мог бы работать двенадцать часов и даже не оставлять себе бонуса. Когда же мне доставалась только одна банка, я шел на рискованный шаг и выделял на работу шесть часов — и по два ломтика каждые полчаса. Это был настоящий пир! Конечно, когда лекции были написаны и прочитаны, наступала очередь заключительного банкета. А во всем мире заключительные банкеты предлагают участникам блюда куда вкуснее и изысканнее, чем содержимое гостиничных мини-баров.
Не знаю почему, но мои лекции в Америке, Европе, Австралии и России принимали лучше, чем в Великобритании. То же могу сказать и об отношении к ветеринарным приемам и процедурам, показанным в «Супервете», Несколько лет назад после конференции в Великобритании повторилась ситуация пятнадцатилетней давности, когда я услышал нелицеприятные высказывания в мой адрес, сидя в кабинке туалета. Я только что прочитал лекцию об индивидуальных имплантах, начав с того, что ветеринары несут моральную ответственность за разъяснение различных вариантов операции по имплантации, которую мы предлагаем, независимо от того, будет ли имплант стандартным или изготовленным по индивидуальному заказу. Я сказал, что любая система имплантации может иметь осложнения и мы все можем потерпеть неудачу. Парни, зашедшие в туалет, обсуждали меня весьма критически. Они сочли мой подход покровительственным и высокомерным.
Год назад на конференции в Америке, когда я стоял в очереди за кофе, я услышал, как делегат из Великобритании очень критично высказался по поводу моей лекции о новой методике хирургического лечения болей в пояснице у собак, которую я только что прочел.
А вот американский делегат специально подошел, чтобы поблагодарить за интересный подход и мой вклад в ветеринарию.
Когда искренне хочешь продвинуть ветеринарную хирургию во имя высокой цели, порой не все получается, но каждый имеет право на собственное мнение. Тем не менее я всегда готов объяснить, почему прогресс необходим, но стремиться к нему можно только этичными способами. Перемены произойдут в любом случае, но как профессионалы мы несем моральную ответственность за прогресс, как и наши коллеги, лечащие людей. Ученые-медики часто проводят эксперименты на животных, в том числе и на собаках, чтобы проверить эффективность и безопасность лекарств и имплантов. И поскольку все это происходит, я считаю, что ветеринарам нужно спросить себя, почему мы не хотим искать методы, в которых можем совместно развивать ветеринарную медицину на основании взаимного уважения и стремления к общему благу друг для друга и для животных, которым мы служим. Каждый из нас отвечает за свои слова и дела.
