На самом деле все, что я делаю, каждая операция, научная статья, лекция, каждый образовательный фестиваль и праздник животных, в которых я принимаю участие, и даже эта книга — все делается только для того, чтобы защитить и сохранить любовь и доверие между людьми и животными. Это то, что я вижу в своем кабинете каждый день и испытываю сам в отношениях с Кирой. Если бы можно было разлить эту любовь по бутылочкам и распылить над миром, как парфюм, все мы стали бы неизмеримо лучше.
* * *
Уж не знаю, связано ли это с моим парфюмом или какими-то особенностями моего поведения, но недавно, когда я приехал навестить родственников в Ирландию, что-то побудило моего юного племянника Дилана поинтересовался характером моих человеческих межличностных отношений. Вся семья сидела за ужином, когда маленький Дилан пропищал с сильным ирландским акцентом:
— Дядя Ноэль, — спросил он, — а ты гомосексуалист?
Это был довольно откровенный вопрос! Я редко бываю дома, а дети растут быстро, и знают они гораздо больше, чем мы думаем. Но, что бы он обо мне ни думал, я гетеросексуален. И я поинтересовался у Дилана, почему он спрашивает меня об этом, а он ответил, что никогда не видел меня с женщиной. Понятно, что такой разговор не очень понравился его матери, моей сестре Жозефине, и она велела сыну замолчать. Но я остановил ее и сказал, что когда-нибудь Дилан обязательно увидит меня с женщиной.
В юности я не знал, как вести себя с женщинами, и до двадцати одного года был девственником. Тому было много причин, но главной, помимо сурового ирландского католического воспитания, полного сексуальных комплексов и самоотречения, было мое добровольное отшельничество и стремление посвятить всего себя учебе. Помню, как в детстве я отчаянно хотел вести себя правильно в глазах церкви и моей матери. В Баллифине во времена моей юности все, что было связано с сексом и даже просто с мыслями о девочках, было под строжайшим запретом и вызывало чувство стыда. Церковь этого не одобряла, считая греховным. Никогда не забуду, какую трепку задала мне мама, когда застала меня на лестнице за рассматриванием фотографий девушек в газете Sunday World.
Отлично помню свой ужас, когда в двенадцать лет на уроке биологии у мистера Мюррея в колледже Баллифина я увидел строение матки. В еще больший ужас я пришел, узнав, что видели и делали городские мальчишки из Лимерика, Корка, Дублина и Голуэйя. Я не видел и не делал ничего из того, чем они похвалялись. Ну а в начальной школе о сексе или о чем-то связанном с сексом даже не шептались, и я вообще ничего об этом не знал. В первую пятницу каждого месяца я преклонял колени в церкви и исповедовался. Чтобы получить отпущение грехов, нужно было вспомнить хотя бы три греха. И каждый месяц я исправно произносил: «Благословите меня, отче, ибо я согрешил: у меня были нечистые мысли».
Первой невоображаемой женщиной, которая вызвала у меня «нечистые мысли», была красотка из углового магазина рядом с церковью в Маунтмеллике. Ее имени я не знаю, как не знаю, была ли она действительно так красива, но в моем представлении она была настоящей египетской принцессой. Мне было четырнадцать. Я никогда не осмеливался на что-то большее, кроме как поджидать момента после мессы, когда очередь в магазине становилась самой длинной. Тогда я пристраивался в конце и стоял, любуясь своей красавицей и улыбаясь ей. Единственным, что я осмеливался ей сказать, были тривиальные слова: «Будьте добры, шоколадное мороженое, пожалуйста». Или что-то в этом духе. Девушка улыбалась мне так радостно, что от этой улыбки могло бы растаять любое мороженое — и я тоже. И так повторялось каждое воскресенье в течение почти двух лет.
В школьном возрасте я совершенно не умел общаться с девушками, да мне и не приходилось, потому что я вечно учился или работал на ферме, а там девушек не было. Помочь мне решила моя сестра Грейс. Она познакомила меня с очаровательной девушкой, и я пригласил ее на выпускной бал, когда мне было семнадцать. Все принарядились. я надел свой парадный костюм, и на автобусе мы покатили в Дублин, в ночной клуб. Я никогда прежде не бывал в таких местах, и это сразу стало ясно. Толку от меня не было никакого. Я не умел вести романтические разговоры и ухаживать, так что в конце концов — и я не виню бедную девушку — моя визави от меня сбежала и закрутила роман с самым симпатичным парнем на вечеринке. А я остался подпирать стену, наблюдая, как они сливаются в объятии под сладкую мелодию медленного танца. Мне казалось, эта песня никогда не кончится — это был целый 12-дюймовый ремикс на все семь минут и двадцать девять секунд!
В первый год учебы в ветеринарной школе, когда я проезжал на велосипеде 33 мили в день и занимался карате, мне удалось окрепнуть физически, но в романтическом отношении я не продвинулся ни на шаг. В этом плане я оставался вне игры, да и в любом случае, даже если бы такая возможность и подвернулась, из-за ежедневных поездок в колледж и обратно на велосипеде и бесконечного изучения ветеринарной анатомии времени на изучение анатомии женской или романтические игры у меня не было. Я боялся завалить экзамены и большую часть времени проводил над книгами.
Честно говоря, девушек я тоже боялся. На втором курсе мне подвернулась возможность пойти на свидание с девушкой, с которой мы познакомились на дискотеке в клубе регби на Лансдаун-роуд, когда диджей поставил «Караван любви» группы Housemartins. Но оно не состоялось, потому что я въехал на велосипеде в машину и сломал руку, так что пришлось ехать в больницу. Номера телефона той девушки у меня не было, а мобильные телефоны еще не изобрели. Она решила, что я ее бросил, так что «караван любви» прошел мимо меня.
Когда в девятнадцать лет я работал в отеле в Филадельфии, мне приглянулась очень красивая девушка, которая несколько воскресений подряд приезжала обедать. Ее звали Джуди — я узнал это только потому, что Мэтт, наш официант и записной сердцеед, знал имена всех красивых женщин и пользовался их вниманием. Со временем я набрался смелости и ухитрился подать ей пальто после обеда. С пересохшими губами и отчаянно бьющимся сердцем я самым жалким тоном спросил, не хочет ли она прогуляться со мной как-нибудь. Прогуляться? О чем я только думал! Крах! Полный крах! Девушка улыбнулась и ответила:
— Не думаю, но спасибо за приглашение.
Я вернулся, поджав хвост, чтобы услышать от Мэтта и других парней в баре настоящий разнос.
Впрочем, мне удалось отыграться. На следующей неделе несколько концертов в зале рядом с нашим отелем давал Джордж Бенсон. Один из его гитаристов заглянул в наш бар, когда я мыл бокалы. Мы разговорились. Он оказался отличным собеседником. Я рассказал ему о своих горестях и о попытках позвать Джуди на свидание. Должно быть, парень сжалился надо мной, потому что на следующий вечер принес мне два билета на их шоу в первый ряд. Я понял, что теперь все зависит от меня. Я пригласил Джуди на концерт. После недолгих колебаний она согласилась. Это было потрясающе — мой первый концерт с девушкой! Я был так воодушевлен, что, казалось, вот-вот сгорю от страсти. К сожалению, все вышло не так романтично, как я ожидал. Когда она подвезла меня домой, я попытался ее поцеловать, но все свелось к неловкому объятию. Знаете, бывают такие моменты, когда кто-то похлопывает тебя по спине и говорит: «Хорошо, хорошо, отпусти! Ты меня раздавишь!» Так наши пути разошлись. (До сих пор не выношу, когда кого-то обнимаю, а меня похлопывают по спине. А обнимать мне приходится очень многих людей — большую часть моих клиентов, причем каждый день. Так что дам полезный совет: если вам когда-нибудь придется обниматься с Фицпатриком — НИКАКИХ ПОХЛОПЫВАНИЙ ПО СПИНЕ!)
