Команда уже была на месте. Операция — это всегда результат совместных усилий хирургов, медсестер, помощников, рентгенолога и интернов. Все устали не меньше меня, но были готовы сделать для Уиллоу все, что было в их силах. Собака лежала на операционном столе, место операции уже было простерилизовано, а операционное поле обложено простынями. Я сделал надрез на шее от челюстной кости к грудине, затем пальцами раздвинул мышцы шеи и сдвинул в сторону дыхательное горло, пищевод, вены, артерии и нервы. Когда я медленно сдвинул мышцу с нижней части позвонка, тут же началось кровотечение. Кровь начала хлестать сквозь мельчайшие обломки позвонков еще до того, как я к ним прикоснулся.
Я временно осушил операционное поле коллагеновыми губками и приступил к работе, выбирая, какие фрагменты костей можно закрепить шпильками. Я осторожно высверливал хрящ из сустава между атлантом и вторым шейным позвонком, чтобы, когда кости раздвинутся и отросток второго шейного позвонка и острые фрагменты займут нужное положение, все соединилось воедино. Повреждение в любом случае не позволит атланту и второму шейному позвонку двигаться независимо. Мне нужна была кость перед поврежденной передней частью второго позвонка, чтобы закрепить в ней шпильки. Я осторожно ввел шпильки в атлант, стараясь не проткнуть спинной мозг, что было очень опасно. А затем я разместил шпильки на сохранившейся задней половине второго шейного позвонка. Зная, что для металлических конструкций в сохранившихся костях второго позвонка будет недостаточно места, я установил шпильки и в третьем шейном позвонке.
Затем я выполнил процедуру, которая напомнила мне строительство форм для бетонных уловителей ила. Отец научил меня этому много лет назад в Глибе, когда мы выравнивали берега. Эти уловители представляли собой цементные короба, в которые вставлялись дренажные трубы, чтобы ил и грязь стекали вниз, очищая воду в трубах. Мы заливали цемент вокруг небольших деревянных планок, которые распирались небольшими сучками, связанными шпагатом. Во время операции я осторожно просверлил двухмиллиметровые отверстия в атланте Уиллоу и вставил туда шпильки, затем вставил шпильки в третий шейный позвонок и в то, что осталось от задней стороны второго шейного позвонка по обе стороны от раздробленного участка. Концы шпилек я загнул, как крючья, и прикрепил к ним проволоку, соединенную с аппаратом растяжения (как отцовские сучки и шпагат). Теперь я мог раздвинуть позвонки. Широкие деревянные шпатели служили нам направляющими (как отцовские доски) со всех четырех сторон, когда я заливал костный цемент в середину. Но самая сложная и опасная часть операции была еще впереди.
Исходя из веса Уиллоу, я полагал, что у меня будет около трех с половиной минут на то, чтобы раздвинуть кости, закрепить их цементом вокруг шпилек и остановить кровотечение, прежде чем собака умрет — либо сразу, либо позже из-за отказа органов, несмотря на все капельницы и наши усилия. Я решил, что лучше всего для Уиллоу будет растягивать кости и одновременно заливать цемент, физически блокируя кровотечение. Я надеялся точно определить степень растяжения до того, как цемент схватится и начнет стягивать осколки в нужное положение: слишком сильное растяжение — и шпильки могут сломаться или вылететь из кости, и тогда все будет потеряно; слишком слабое — и цемент схватится, а костные фрагменты по-прежнему будут сдавливать спинной мозг. Действовать приходилось практически вслепую, потому что все это должно было происходить под слоем заливаемого цемента. Заливать цемент нужно было быстро, пока он еще жидкий, чтобы он заполнил все уголки, а потом формировать его с помощью деревянных шпателей. Все шпильки нужно было удалить, прежде чем цемент схватится. Это было еще одной проблемой. Биологический костный цемент — это полимер полиметилметакрилат. К порошку добавляют специальную жидкость, и из очень жидкого цемент становится вязким, а затем затвердевает примерно за пять с половиной минут (в зависимости от типа цемента и температуры в помещении).
При затвердевании костный цемент выделяет огромное количество тепла (экзотермическое отверждение), поэтому я взял костный мозг из плечевой кости Уиллоу. Костный мозг имеет губчатую структуру, по консистенции напоминающую мягкий бисквит, и во время растяжения его следует быстро ввести в нужное место, как заливают строительный раствор. Трансплантат костного мозга нужно вводить в высверленный сустав и промежутки между фрагментами раздробленной кости. Это способствует заживлению костей и обеспечивает основу для формы, чтобы цемент не затекал в трещины и не соприкасался со спинным мозгом. Высокая температура отвердевания цемента могла повредить чувствительные нервы.
Итак, у нас было всего три минуты на то, чтобы растянуть кости, заполнить костным мозгом и залить цемент, а затем около полутора минут на формирование цемента, прежде чем он затвердеет. Подумаешь!
Я растянул кости, насколько смог, и тут же. как я и предсказывал, начала подниматься кровь. Она все приближалась, пузырясь и выплескиваясь из фонтана внизу. Я продолжал растягивать шпильки за проволочные крючки, заполняя свободные места костным мозгом. В точно выбранный момент я залил цемент и сформировал его. Затаив дыхание, я следил, как он затвердевает. И вот после нескольких пузырчатых всхлипов кровь остановилась. Я тоже всхлипнул, обретя, наконец, способность дышать. Удалив деревянные шпатели, я обрезал шпильки там, где они выступали над поверхностью цемента, промыл открытую рану и зашил.
А потом стал ждать. Капли пота стекали по моей шее, пока выполнялись послеоперационные рентгенограммы и компьютерная томограмма. Я крепко зажмурился, думая о своем любимом друге Пирате, о том, как много лет назад я обнимал его и разговаривал с ним в самые тяжелые минуты жизни. Я открыл глаза, и мы с рентгенологом облегченно вздохнули — все было хорошо. Фрагменты соединились почти идеально, позвонки Уиллоу удалось стабилизировать и снять давление со спинного мозга. Теперь все зависело от способности спинного мозга к исцелению.
Было около трех утра, когда я наконец позвонил Норин и сообщил, что Уиллоу переведена из реанимации и находится под неусыпным наблюдением ночных медсестер. Теперь нам всем оставалось только ждать. Если бы Норин могла протянуть руки и обнять меня, она бы это сделала. Она благодарила меня от всего сердца за себя, Грэхэма и особенно за Льва. Норин снова спросила, в порядке ли я и может ли она что-то для меня сделать. Это было просто поразительно! Закрывая глаза и проваливаясь в сон, я улыбался. Это был тот редкий момент, когда я думал, что Ветмен мог бы гордиться мной. Я был достаточно сильным, смелым и, возможно, даже умным — по крайней мере, в этот раз.
Спустившись утром в отделение, я прокрался в отсек, где комфортно расположилась Уиллоу, накачанная коктейлем из болеутоляющих. К моему восторгу и удивлению, она подняла голову и лизнула мою руку. Я ущипнул ее за пальцы, и она поджала их все и посмотрела на меня, словно говоря: «Что это ты делаешь? Разве я не достаточно натерпелась? Ну, да, я их чувствую!» В тот же день собака встала и начала ходить самостоятельно. Биология мне явно улыбнулась. Спустя почти сорок лет с той ночи, когда я потерял ягнят, яркая звезда взошла для Уиллоу и Льва.
Через несколько недель Уиллоу привезли на контрольные снимки, которые показали, что все идет как задумано, и между позвонками сформировалась костная перемычка. Операция прошла успешно, и Уиллоу могла снова носиться по полям, но я надеялся, что теперь она будет гораздо осторожнее с деревьями. Как радостно мне было видеть Льва: он приехал вместе с Норин и буквально сиял. Зная истинную подоплеку невероятной дружбы Льва и Уиллоу и другие детали жизни мальчика, я понял, что у нас с ним много общего — и не только отношение к собакам, спутникам нашего детства. Льва безжалостно травили в школе — точно так же, как меня в его возрасте. Он называл Уиллоу своей «лохматой сестренкой», и она дарила ему избавление от одиночества и чувства изоляции. По собственному признанию Льва, Уиллоу «была собакой-спасателем, а я — спасателем-человеком».
