Взмахнув копной волос, ощущаю, как что-то мешает им двигаться по инерции. Я чувствую… Это не Ангел… Ангел знает, что меня нельзя трогать во время медляков…
Да все знают! И судя по ударной дозе жгучих ощущений, это… Раздражённо замираю, распахивая глаза. Сашка.
Вижу, как бросив посреди поля какую-то девушку ко мне летит мой Ангел.
"Поздно", – отрицательно качаю ему головой.
Не хватало только конфликта между ними. По настрою Сашки чувствую – он будет.
– Потанцуй со мной, – протягивает он мне руку.
Всё... Хватит.
Мне интуитивно кажется, что это как раз переходная точка нашей ситуации.
Вложив ладонь ему в руку, киваю.
Сейчас это закончится. Но мне хочется сделать это максимально мягко, красиво и подарить ему на прощание что-нибудь особенное.
Дёрнув за руку, тяну его на улицу. И мы выходим с ним раздетые в темноту, под тёплый снегопад. Втягиваю его в светлое пятно фонарного света.
Окна в солярии открыты, и музыка льётся оттуда вместе с бликами светомузыки.
Ощущение сюрреалистичное!
Словно свет отрезал нас от всего остального мира. Качнувшись ему в объятья, я прижимаюсь губами к его скуле и, вильнув бёдрами, увлекаю его в танец под кричащую из отрытых окон музыку. Кладу ладонь на щеку, приподнимая его лицо и вынуждая смотреть вверх. Снежинки, как белые ангельские перья, кружатся над нашими лицами, а свет немного слепит глаза.
– Красиво? – шепчу ему.
Не отвечая, он сжимает меня крепче. Я даю ему ещё несколько мгновений насладиться моментом и шепчу: – Это мой подарок тебе на прощание.
– Прощание?! – тормозит он, сжимая меня до боли.
– Да, Саш… – киваю я. – Это всё, что я могу дать тебе, и это уже закончилось. Отпусти меня, пожалуйста. Освободи от своих чувств, эмоций.
– Нет, – напрягается он, упрямо глядя мне в глаза.
– Оцени красоту момента! Опусти! И этот момент навсегда останется у нас с тобой.
– Нет.
– У меня ничего больше нет для тебя, – пытаюсь убедить его. – Ты делаешь мне больно своей привязанностью.
– Ну и пусть! – разъяряется он. – Пусть тебе тоже будет больно! Пусть нам обоим будет!
– Пусть будет… – обречённо киваю. – Всё, как попросишь.
Музыка замирает, волшебство рассеивается. Только сейчас я замечаю, что почти все танцующие пары вышли вслед за нами и присоединились, танцуя за границами нашего светлого маленького мирка.
Слепящий свет от фонаря не позволяет разглядеть лица.
Пара секунд неподвижности и тишины…
К нам в круг заходит Немец.
А вот и наше «больно»... – доходит до меня мгновенно. Должок…
– Должок… – зло и ревниво усмехается он, разглядывая, как Сашкины руки сжимают мою талию.
Нет, Немец, ты неправильно понял увиденное, но это тебя не оправдывает.
– И тебе привет, раб мой! – невесело усмехаюсь ему в ответ.
"Хотите жести, мальчики? Боли, мести? Всегда, блять, пожалуйста!" – разрывается внутри меня что-то тёмное и мощное, похожее на ожог.
Оторвав от себя Сашкины руки, я подхожу к Немцу и без предисловий сминаю его губы своими, агрессивно врываясь языком ему в рот под ошеломлённый вздох толпы.
Несколько секунд тишины, и дальше я чувствую себя словно на сломанной карусели. Всё ускоряется. Я отлетаю в чьи-то руки. Девчонки кричат.
Мою грудь рвет от эмоций, летающих в воздухе – азарта, агрессии и ещё чего-то чуждого и сжигающего… ревности! И всё это густо намешано с любопытством и ужасом толпы.
Глубоко вдохнув, узнаю парфюм моего Грустного Ангела и, развернувшись в крепко сжимающих меня руках, пытаюсь отыскать глазами выпавших за границы света парней.
Сфокусировав взгляд на тёмных силуэтах, я вижу, как словно в замедленной съёмке, летят их кулаки, разбивая в кровь лица друг друга.
Они дерутся молча, жёстко и быстро, целясь исключительно в лицо и даже не пытаясь уходить от ударов.
– Да хватит! – не выдержав, кричит кто-то из толпы, и, словно по команде, Ревников и ещё пара ребят срываются разнимать их, заваливая на снег в разные стороны.
Меня колотит.
– Зачем?! – заглядывает мне в глаза Русь, разворачивая к себе.
– Так было надо. Им обоим. Веришь?
– Дурочка.
– Уведи, блять, её! – кричит ему Ревников, но уже поздно.
К нам пожаловали господа воспитатели и педагоги. Сашка с Немцем, вытирая кровь, льющуюся из рассечённых губ, бровей и разбитых носов, сидят прямо на снегу. Их лица с трудом узнаваемы. Между ними столпились старшекурсники.
– Кто зачинщик? – спрашивает кто-то из взрослых.
– Туманова! – синхронно звучит несколько женских голосов.
– Сучки… – стягивая с себя толстовку, мой Грустный Ангел оборачивает меня в свою теплоту и заботу.
Да… Девочки, за исключением моей соседки, которая знает меня ближе, на дух меня не переносят. Я не виню их за это. Я понимаю, за что. Лучшие мальчики курса – все в моей свите, и как церберы опекают меня, спасая из любых ситуаций. Зависть – такая вещь… Ну и, конечно, при необходимости – я та ещё сука!
Успокаивающе обнимаю в ответ моего Грустного.
Толпа старшекурсников отступает в сторону, с сожалением открывая ребят – дежурный воспитатель обращается к ним.
– Все зачинщики будут отчислены с нашего факультета. Спрошу ещё раз: кто зачинщики?
– Я и Туманова…
– Сука! – срывается на него Немец, и они снова сцепляются, вываливая друг друга в крови и снегу.
Пока ребята разнимают дерущихся, часть девчонок подлетает к воспитателю, убеждая его, что провокатор – я, а мальчишек нужно оставить. Они просто сэмоционировали и…
Логично! – усмехаюсь я. – Всё так и есть.
– Надо разобраться в ситуации! – психует Ревников, врываясь в толпу девчонок.
– Да что тут разбираться? Тут документы надо забирать, да, Туманова?
Глава 78 - Нет больше власти
– В общем, так! – присев на край своего стола, Александр Владимирович нервно постукивает по нему пальцами. – Ты мне объясняешь, какого… – проглатывает он пару матов, – …случилось, а я пытаюсь что-нибудь сделать для тебя.
– Так было надо, – пожимаю я плечами. – Воспитательный процесс.
– Конкретнее, Туманова, конкретнее! – злится он, переходя на рычание. – Я должен знать, за что борюсь!
На секунду в его взгляде прорывается огонь, который он вполне успешно прячет и контролирует. Окидывает меня жадным взглядом.
